Все лгут

22
18
20
22
24
26
28
30

Через неделю мне предстоит свидетельствовать против Тома.

Мое собственное преступление – укрывательство преступника – уже много лет неподсудно, вышел срок давности. С нравственной точки зрения моя вина, разумеется, складывается из множества составных частей – несправедливых суждений, лжи и дурных поступков, которые невозможно квалифицировать с точки зрения закона.

В суд я собираюсь идти с гордо поднятой головой. Я расскажу правду, не скрывая и не искажая ничего. Я делаю это не ради себя. Это все ради Самира, ради Паолы Варгас и Николь Боргмарк, которую только недавно выписали из больницы.

Открыв сумочку, я извлекаю оттуда выцветшее фото, которое Винсент прикрепил к себе на стену. Разглядываю лицо улыбающейся во весь рот малышки.

Быть может, я уже видела это фото, не понимая, кто эта девочка?

Вероятно, так и было.

Я переворачиваю фотографию и еще раз перечитываю подпись, сделанную затейливым почерком.

Marcela, Junio 1998[30]

Мои мысли возвращаются к Паоле Варгас, женщине, которой Ясмин, вне всяких сомнений, обязана жизнью. Декабрьским вечером двадцать лет назад она спасла Ясмин от смерти.

Я думаю обо всех ниточках, которые соединяют меня с Паолой. Они протянуты сквозь пространство и время, как паутина, в которой все мы застряли на долгие годы, скованные и неспособные двигаться вперед.

Как много жизней оборвалось или было разрушено, сколько людей пострадало.

Вчера вечером ко мне заходил Казимир. Глаза опухшие, взгляд потерянный.

Он рассказал, что все эти годы считал себя виновным в исчезновении Паолы. А когда полиция объявила, что найдено ее тело, Казимир сразу решил, что она покончила с собой. Очевидно, он пытался ее соблазнить. Хотя, наверное, соблазнить – не совсем подходящее в той ситуации слово. Если я истолковала его исповедь верно, то Паола не поощряла его поползновений – Казимир все время пытался ее потискать, но она раз за разом давала ему понять, что в таких отношениях не заинтересована.

Кроме того, Казимир лишь пассивно наблюдал, когда Амели обвинила Паолу в пропаже украшений, хотя знал, что их взял Харольд, чтобы расплатиться со своими долгами.

Мне показалось, что ему стыдно. И поделом, конечно. Ей было совсем не просто – бедной женщине без официального трудоустройства – противостоять приставаниям сына своих работодателей. А уж быть несправедливо обвиненной в воровстве, должно быть, и вовсе ужасно.

Родителям Паолы, по всей видимости, очень сложно принять тот факт, что за смерть их дочери Тома не станут привлекать к ответственности. У совершенных им преступлений – причинения смерти по неосторожности и последующего самоуправства над телом Паолы – вышел срок давности. А вот убийство Самира прокурор квалифицирует как тяжкое преступление, не имеющее срока давности. Так что теперь Тому предъявлено обвинение в убийстве Самира и нанесении телесных повреждений своей жене. Родители Паолы собираются прилететь на суд. Они желают взглянуть в глаза человеку, лишившему жизни их дочь. Откровенно говоря, такую поездку они себе позволить не могут, но ее решила оплатить Амели де Вег. Любопытно, стыдно ли ей за то, что она не понимала, да и не переживала о том, что могло случиться с Паолой.

Глядя на улыбающуюся малышку, я мысленно напоминаю себе, что должна буду передать фото внучки родителям Паолы. Потом я убираю фотографию обратно в сумку, аккуратно уложив ее во внутренний карман, рядом с кредиткой, и вынимаю маленький пакетик, поместившийся прямо за ежедневником. Я поворачиваюсь к окну, заставляя сережку в виде дельфина сверкнуть в лучах солнца.

Гуннар прав.

Однажды, и очень скоро, я снова увижусь с Ясмин.

Мы вместе спустимся к морю, сядем на один из нагретых солнцем валунов и будем разговаривать, пока солнце не скроется за горизонтом, а слова не иссякнут. Она получит назад свою сережку, а я расскажу ей все, что знаю. Я буду честна, как в суде, только там – перед лицом моря, как единственного свидетеля – я буду говорить правду ради себя. Потому что мне отчаянно необходимо завершение этой истории.