Я пытаюсь его достать, слабо бью его по торсу и по ушам, я совершенно беспомощен, ненавижу беспомощность, пялюсь в эти глаза, я знаю их, со стопроцентной уверенностью уже видел их, вот только где и когда?
Он бросает меня, словно мешок костей, и уходит. Мне кажется, он даже посвистывает.
Клара собирает меня с тротуара.
Я считаю, что вызов полиции – это идиотская идея, только Клара знает лучше.
В отделении стены выкрашены в темно-оранжевый цвет; решетки в окнах выкрашены белой краской, шкафы и письменные столы из девяностых годов; за одним из них сидит какой-то младший аспирант и неспешно клацает мои показания на тяжелом ноутбуке.
Я пропускаю отца, Едунова, пришельцев и все остальное, упоминаю только, что тот русский появился в нашем ресторане с флешкой, забитой фотографиями сына; я не знаю, кто это такой и зачем он пришел, сама раковая опухоль позавидовала бы моей лжи.
Разбитая рожа саднит, дергают швы, наложенные медсестрой.
Олаф проводит час с полицейским психологом, он играется в кубики, составляет схемы из картонок, на которых какие-то улыбающиеся люди в длинных пальто, но ничего не говорит.
Дома спрашивает, может нам заказать пиццу и врубает какое-то приложение, через минуту слышу, как он что-то кричит коллегам в наушниках. Дремлющая в детях сила удивительна. Клара сует в стиральную машину его обоссанные штаны и спрашивает, куда это я выхожу.
К матери, наверняка же понятно. Я должен знать, как там идет операция.
И как раз в этот неприятный момент ведется разговор о моей глупости. Сам я навлек несчастье на жену и сына, а теперь смываюсь. Оставляю их после всего случившегося.
- Ведь есть же телефоны, Дастин. Позвони в больницу, тебе дадут сведения. А помимо того, тебя и так не впустят к Хелене, - очень спокойно говорит моя жена и хлопает дверцей стиралки.
Объясняю, что бегу не в пивную и к дружкам, потому что дружков у меня нет, я выбрал семью, а сейчас желаю посетить мать, любой хороший сын сделал бы так же. А кроме того, все ведь закончилось хорошо. Олаф вернулся, самое большее, его не было пару часов, сейчас же он играет и ржет.
Надеваю туфли, Клара блокирует собой дверь, я отодвигаю ее, но она снова лезет в пространство перед дверью, и тогда я, совершенно зря, поднимаю сжатый кулак, замахиваюсь и задерживаю руку перед ее изумленным лицом. Не, я не бью ее, никогда бы подобного не сделал, опускаю руку и вновь перемещаю жену, высвобождая себе проход. Ее крик слышен даже в лифте.
Такси, дождь, собачий скулеж в желудке.
Я все это исправлю.
В больнице врач не хочет меня впустить, говорит, что операция прошла как следует, теперь матери нужен покой, опять же, а не слишком ли мы пересаливаем с визитами? Это его последнее замечание я пропускаю мимо ушей, что вскоре окажется ошибкой.
В этот же момент меня интересует только лишь встреча с мамой. Я давлю, прошу всего пять минуток, к меня шкура содрана после того, как рожа поцеловалась с асфальтом, по-моему, я даже пытаюсь чего-то выступать. В конце концов, врач меня впускает.
ebooksa