– Прошу, спаси её. Помоги мне.
– Её?
– Это девочка, я чувствую.
Она говорит сбито, небрежно, быстро. Хватает за руки, молит, просит. Теряется, теряет сознание, приходит в себя, приходится с новой мольбой.
– Ты сама дитя, – ругаюсь я, но то не имеет никакого смысла.
Мы погодки, она видит равно юное лицо. Девочка воет, что не справится сама; не в её силах. Поперёк рыданиям и возгласам спрашиваю, чей дом она представляет и к чьему клану относится.
– Нет мне рода, нет мне клана, нет мне имени, – выпаливает, несколько отвлекаясь, незнакомка и вновь сжимает гудящий низ живота. – Я опозорила семью. Опозорила мужа, который таковым мне даже не стал.
– Как тебя зовут?
Вместо имени девочка стонет и коленями врезается в песок.
– Она идёт. Помоги мне.
Сжимает руку и вскрикивает; следом затихает.
– Кто отец? – хочу отвлечь беседой.
– Не спрашивай этого, прошу, не спрашивай.
Она стонет и с новой потугой ревёт. Схватки учащаются. Укус змеи – был ли безобиден?
– Я не справлюсь. Нет, я уже умерла, – девочка бредит; ныне – особенно. – Как тебя зовут? Ведь ты помог мне.
– Ещё нет.
Как сбито она мыслит, как сбито говорит…мне не доводилось видеть умирающих, а она, казалось, умирает в самом деле.
– Назови имя, – швыряет требовательно и крепко сжимает руку, оставляя кровавые вкрапления от ногтей на моей ладони.
Требовательно, а значит…
– Ты богиня, верно? Ты не похожа на монастырскую послушницу, не похожа на безродную…