Не без труда поднявшись наверх колодца, Асмер бросился по залам тюрьмы, ощущая ступнями, как пол под ним ходит ходуном. Он слышал рвущий перепонки грохот за спиной, но не стал оборачиваться, лишь прибавил ходу.
Когда впереди показался слабый, мерцающий свет белого камня, звук ударяющихся друг о друга глыб не стал тише. Сзади все раздавался лязг и скрежет рушащихся пещер. Здесь же ничего не падало с потолка, но Асмер понимал – это лишь вопрос времени. Белокаменные стены, и правда, крепко стояли, но по светящемуся мрамору побежали мелкие трещины, морщинами покрывая кожу этих древних залов.
Асмер остановился, чтобы отдышаться. Подъем по узкой лестнице отобрал у него много сил, и теперь, в относительной, временной безопасности, было немного времени передохнуть и прислушаться к своим чувствам. А их было множество, но самое сильное, что ощущал Асмер, было чувство неосязаемой легкости и спокойствия – чувство свободы от оков властного голоса. Глаза начали различать тусклый свет, исходящий от стен, но ощущать слабо, будто кто-то натянул на лицо Асмера плотную ширму. Он протянул руку и попытался снять ее. Ширмы не было, лишь черная бурлящая жидкость, заливающая глаза, уши и рот. Но и она высохла, а Асмер теперь мог почувствовать свое лицо, пощупать нос, протереть глаза. Сила, что наполняла его, так же исчезла, уступив место непереносимой, но такой приятной человеческой усталости.
Но с исчезновением голоса не ушло самое главное – память. Асмер помнил все, в особенности кратчайший путь на поверхность, и, собрав всю свою воли в кулак, а также мобилизовав последние ресурсы организма, направился к выходу, в надежде поскорее увидеть дневной свет.
***
Он отвык от него. Солнце слепило и обжигало сетчатку. Так что какое-то время Асмеру пришлось простоять в сумраке туннеля, получая лишь малые дозы энергии звезды, дабы его глаза, давно привыкшие к тьме, приспособились к свету.
Улица была наполнена криками, а также издающими их людьми. Огромная паникующая толпа убегала от каменного рыка на западе, и мчалась куда-то, сметая все на своем пути. Сметала людей, давила под собой лавки торговцев всякой мелочью. Когда она исчезла за поворотом, на ее пути кровавыми следами остались багровые лужи, в центре которых лежали раздавленные тела бедняг, что попали в самый центр пропитанного страхом стада людей. Здесь была только смерть, и лишь она видела черную фигуру в грязном, покрытом слизью балахоне, лишь она видела ошалевшее и уставшее лицо человека, наклонившегося к трупу полицейского.
Место, в котором Асмер, оставил Мирру и Амелию, вырисовалось в его памяти, всплыв размытой солнцем картиной. Квартиру, в которой он когда-о разбил окно, было нетрудно найти, и Асмер уже нерешительно занес руку, чтобы постучаться, когда за дверь раздались крики и звуки ударов.
Тяжелый черный сапог с легкостью снес деревянную преграду, как раз в тот момент, когда старуха, с обезумевшим лицом, закричала, оторвав взгляд от бледной девушки, сидящей на полу, и бросилась на него.
– Стой. Не нужно, – произнес Асмер.
– Убьюююю, – завопила она.
– Прости.
Асмер судорожно нажал на курок, и несколько пуль тут же покинули дуло пистолета. Старуха дернулась и медленно выпустила из рук оружие.
– Мирра! – закричал Асмер, подбегая к лишившейся чувств девушке.
Асмер оторвал кусок плаща и плотно обмотал рану, чтобы остановить кровь, а затем аккуратно поднял Мирру на руки и вышел в свет, рассыпающегося на куски города.
***
Асмер закончил рассказ и взглянул на Мирру. Девушка задумчиво молчала, озабоченно глядя на Асмера. Затем все так же молча взяла его руки в свои и заключила бывшего детектива полиции Атифиса в крепкие объятия. То, что бывшего, ни он, ни она не сомневались. Город сгинул, вместе с Тремя Великими Церквями, вместе с тем, что пряталось в сумраке катакомб, а мертвому городу, полиция была не нужна.
IV
Через три дня Мирра, полностью поправившись, смогла покинуть больницу. Хоть она уже могла ходить самостоятельно, но Асмер не отходил от нее ни на шаг, постоянно поддерживая ее за локоть и талию. Мирра широко улыбалась, наконец, избавившись от потребности постоянно лежать на больничной койке, но старалась этого не показывать, ведь Атифис все еще скорбел.
Все вокруг, даже врачи, ходили в черных, траурных одеждах, а часовая башня в центре города, обычно светившаяся яркими цветами, теперь выглядела мрачной и темной. Все находилось в глубокой скорби, а лица людей не выражали ничего, кроме печали и отрешенности.
ebooksa