— О чем ты?
Пользуясь минутой отдыха, Аныс присела на бугорок, уронив на колени натруженные красные руки. Нюргуна примостилась рядом.
— Понимаешь, хочу летать, как птица стерх[14]… Или хотя бы как вон тот жаворонок. Представляешь: раскинула крылья, а ветер тебя качает, качает… И мчишься, сама не знаешь куда…
— Ха-ха! — рассмеялась Аныс. — Я тоже хотела бы превратиться в птицу. В ворону. Такую черную, жирную… Летела бы над Кыталыктахом и кричала Каменной Женщине: «Не рррадуйся, что у тебя муженек молодой! Карр! Все равно не удеррржишь! Карр! Завт-ррра удеррет!»
Нюргуна от смеха схватилась за живот.
— Ой, не могу… Так бы и каркала?
— Обязательно!
Нюргуна вдруг посерьезнела.
А что, Аныс… ты думаешь… Василий Макарович бросит тетю?
Аныс пожала плечами:
— Откуда я знаю!
— А почему ты так кричала бы?
— Чтоб госпожу позлить.
Помолчали.
— Ты знаешь… — нерешительно начала Нюргуна, — не хотела бы я, чтобы так случилось.
— Тетку жалеешь?
— Да нет… Жалко, если он уедет… Василий Макарович такой добрый…
— Все они одинаковые, богачи, — махнула рукой Аныс. — Какая разница?!
— Не скажи… Василий Макарович хороший. Я слышала, как он однажды возмущался: «Ужасно одеты слуги. Смотреть противно!» И тебе дали новое платье.
— Ну и что? Он ведь не меня пожалел, а себя. Постыдился: как это так — моя работница, и в лохмотьях. Я в господскую доброту не верю. Хамначитам от нее ничего не достается. У них одна судьба — страдать и плакать…