Рубеж веков

Лемка перевели в другую друнгарию, в которой у него не было знакомых, протодекархом. И вроде ему надо было радоваться повышению, но выходило не очень, так как с гемилохитом Натаном Моленаром у них возникла антипатия при первом же знакомстве. Но подарки отданы, обещания получены, осталось держать слово.

Ещё одной проблемой стали войнуки. После того, как у многие из них попали в плен, то немалое количество сразу попросили о вступлении в войска герцога Савойского, который являлся главнокомандующим. Герцог был не против, так как корпус Русворма понёс значительные потери, преданные войска оставались гарнизонами в ключевых точках, то новые люди были остро необходимы. Но так как и платить бы тогда пришлось именно ему им жалованье, чего ему делать совершенно не хотелось, то он поставил условие, что он примет их в объединённое войско, а служить они буду всё же под ромейскими знаменами и в ромейских же турмах, и ни в коем случае не формировать собственные старые гондеры. Такой шаг должен был не дать позволить им всем сговориться и массово дезертировать или предать. Это был не самый желанный для них вариант, так как между болгарами и ромеями произошло в прошлом немало обид, о которых до сих пор ходят сказания, взять хотя бы деяния Василия II Болгаробойцы и Калояна Грекобойца. Конечно, после нашествия сарацин им было не до старых обид, но прошлое всё ещё было не позабыто. При этом выбор у них был не такой большой – поступление на ромейскую службу под командованием герцога Савойского или отправка на галеры или рудники в итальянские государства, или просто продажа в рабы на новых рабских рынках Пропонтиды. Поэтому они соглашались и их определяли в турмы, понесшие наибольшие потери и просто туда, где практически не было стрелков, как например у той же Ланциарной турмы. Эти болгары были все стрелками, в которые их и записывали в подразделения.

Вот тут и начинались проблемы. Сказать, что к ним относились с нелюбовью в их новых отрядах – это ещё очень мягко. Не все смогли переступить через тот момент, когда от пуль болгар при Эвросе погибло довольно много товарищей, а многие из них самих были ранены. К тому же их называли предателями веры, так как они верно отслужили исмаилитам, пока не попали в безвыходное положение. Потому стычки с греками, ромеями, неаполитанцами, испанцами и прочими у них выходили довольно частыми. Вторая проблема – они не были приучены сражаться в строю. Довольно меткие стрелки, они шли не в ногу, плохо понимали ромейские команды, и при стрельбе стремились встать там, где им было удобно.

При этом Теодор оказался одним из немногих, кто относился к бывшим сарацинским войнукам нейтрально, или даже неплохо. Для него они были новыми солдатами Империи, у которых появился шанс сделать в жизни что-то хорошее, помочь им сделать великое дело – восстановить Империю. И для этого он собирался сделать всё возможное, что от него зависело – обучить, следить чтобы у них были необходимые вещи, чтобы они не натворили бед, чтобы они не дезертировали.

При этом сами болгары спокойно, и даже с неким воодушевлением относились к тому, что им придётся сражаться со своими бывшими господами. А причина была простая – сарацины всячески принижали своих подчинённых иноверцев, а порой и просто унижали. Если войнуки призывались на войну, и начиналось сражение – то обычно они шли в первых рядах. Если получать добычу – то последними.

И внутри тех же болгарских общин Силистрии, которые ещё составляли большинство населения, к ним относились неоднозначно. От презрения, что они состоят на службе у сарацин, до открытой вражды, так как одной из их обязанностей была помощь местным аянам и муфетишам, то есть местным служителям порядка, в отлавливании партизан – гайдуков, многие из которых были не просто бандитами - ятаками, а мечтали о восстановлении царства. И прошлогодние действия, 1598 года, когда в результате открытого восстания в Тырново погибло множество гайдуцких чет - отрядов, а Шишмана, самозваного царя, жестоко казнили в Белграде, отнюдь не принесли им уважения. Помимо этого, было казнено множество людей из старых аристократических родов, авторитетных людей, ортодоксальных священников, которые не уследили за своей паствой, и просто богатых людей, у которых под этим предлогом можно было отнять их собственность. Тодор Балин из Никополя, владыка Дионисий Рали, митрополиты Рущука (Русе), Шумена, Ираклии, ловечский епископ Теофан, богатейшие братья Соркочевичи и многие, многие другие… Казни продолжались вот уже год, и многие винили войнуков в том, что если бы они тогда поддержали восстание, то не случилось бы прошлогодней трагедии. В общем даже внутри своего народа эти войнуки считались отщепенцами и как они делились порой у вечерних костров между собой, переход на сторону врагов исмаилитов поможет им заслужить прощение в том числе и прощение своего народа. А Лемк это узнал, так как у него не всегда была возможность проводить вечера у костра с друзьями, и ужинал вместе с подчинёнными ему стрелками.

Хотя, когда Теодор познакомился с ними поближе, то он решил, что они не приняли сторону гайдуков из-за того, что просто проспали всё. Посланцы Балина и других, просто не смогли их разбудить. Никогда ещё Лемк в своей короткой жизни не встречал людей, которые бы так любили спать. Они спали всё свободное время – и стремились поспать даже на посту, с чем приходилось жестоко бороться. И эти крепкие мужчины были очень ленивы. Заставить их сделать что-то, что не входит в их обязанности – это надо было постараться. А методы у Лемка были простые, те, которые он сам испытал на своей шкуре от Глёкнера. Не хочешь по-хорошему выполнять команды, будет тебе такая учёба с одолженными кирасами контарионов и их шлемами и забегами, что в следующий раз они спешили выполнить все приказания до того момента, пока он их подумает произнести.

Их обучение, плохое взаимопонимание с Моленаром (который при виде Лемка начинал разговаривать с ним презрительно и сквозь зубы, что Теодора очень злило), следить за остальными солдатами в полулохе – всё это занимали немало времени и сил Теодора. Было мало этого, стало ещё веселее – через какое-то время Лемк узнал, что в эту же турму, в эту же друнгарию входит вся банда Анджело Кальколо, командира кентархии. И если он признал тех, с кем он с друзьями когда-то сцепились в казарме, что закончилось кровью и повешением некоторых их дружков, то и они его признали. Анджело не мог отдавать ему приказы, что было на руку Теодору, но вот приказать своим головорезам поймать и пощекотать ножами ему рёбра он мог – даже в военных лагерях, как убедился Лемк, хватало своих тёмных переулков. И пару раз он чуть не нарвался в таких местах, но наличие кремневого пистоля за поясом и скъявоны под рукой позволяло выкручиваться только ругательствами.

Стали посещать мысли о том, как бы закончить контракт досрочно, так как опасностей для жизни становилось всё больше – не убьют в поле или при штурме, так зарежут «товарищи». Но уйти так, чтобы при этом хотя бы должность декарха осталась за ним. Даже при наличии припрятанного клада, это бы значительно упростило ему жизнь.

В овладении скъявоной он продвигался довольно успешно. Диего тоже учил его на совесть, самым простым и действенным приёмам, которые бы помогли ему выжить в ближней рубке боя и в столкновении один на один. И там бы были не только элементы благородного фехтование, но и «подлые» приёмы, весьма действенные. Как немного узнал Теодор, этот Диего много путешествовал, провёл много времени во Франции, где воевал на стороне Католической Лиги в религиозной войне, был наёмником во Фландрии, жил в Риме, Венеции, Праге. Он подчёркивал, что длинные и крепкие руки, неплохая гибкость и сила – это были его преимущества, которые, по словам Диего, могли бы продлить ему жизнь. Лемк действительно быстро учился, порой удивляя своего учителя. Но всё из-за прошлого жизненного опыта Теодора и его друзей, когда они дрались с нищими на улицах Города, с другими беспризорниками, отстаивая своё право жить. И Теодор на коротких утренних тренировках с Диего старался изо всех сил, догадываясь, что ему это весьма пригодиться, если и дальше хочет жить. Да и немало талантливых солдат достигали в прошлом самого высокого положения, если у них был случай блеснуть своим воинским мастерством перед могущественными людьми.

И вообще, согласно новому положению Теодор стал и одеваться соответственно. Старший декарх, под начальством уже два десятка стрелков – совсем не шутка. Мягкие кожаные сапоги, с толстенной подошвой из воловьей шкуры, а не деревянной, как носили многие, снятые с сипаха. Простые суконные штаны, хоть и придавали простолюдинский вид и никто из ромейских офицеров старался не носить их, но а кем был сам Лемк? Простолюдином. К тому же это было практично, пыль на них была практически не видна. В дневное время Лемк носил пару рубах, одна под другой и кожаный колет, без дублета, который под низ обычно одевали латиняне, выменянный у одного генуэзца, с красивым расшитым растительным узором. Был ещё и камзол с разрезными рукавами, который он обычно накидывал в прохладную часть суток. Поверх колета накидывал через плечо свои «Двенадцать апостолов» - ремень с отмерянными пороховыми зарядами к мушкету. На поясе, ещё одной его добыче с сипаха, проклёпанном тонкими бронзовыми бляшками, висела скъявона и кинжал, а на животе за пояс заткнут пистоль. Добавить бы перчатки, которых у него ещё не было, и почти не отличить от, конечно, не Дипара, но других кентархов. И также как они, и Лемк старался смотреть на подчинённых, громко, но без суеты отдавать команды и сам делать все дела быстро и качественно, но без поспешности, которая бы уронила его достоинство, которое он чувствовал согласно своему положению. Но когда он садился за костёр с друзьями, он тут же превращался в того простого молодого парня, который носился по Городу, встревая в приключения и пытаясь заработать несколько медяков на пропитание, когда убегали из церкви.

Самое большое счастье, которое испытал Теодор, это было то, что кровавый понос обошёл их стороной. Всего переболела четверть всех солдат, из которых уж каждый десятый, а может и больше, не смог этого пережить. Насмотревшись бегающих, гадящих и мучающихся людей, чувствуя зловоние, которое распространяло болезнь, Лемк вспоминал, как их били в церкви, прививая любовь к чистоте и благовониям, и возможно только это их и спасло. В молитве он поклялся и дальше следовать тому, чему его так упорно учили. Ну, как минимум чистоте, да.

Помимо занятий с бывшими войнуками, а ныне солдатами Ромейской империи, и более редких в составе крупных отрядов, его время было довольно плотно занято. Плюсом было то, что войнукам ещё не слишком доверяли и не ставили в различные караулы и дозоры, либо ставя на дежурство весь полулох. Далее надо было присматривать за Гемоном, чтобы тот его не забывал – конь был ему симпатичен и надо было посматривать, чтобы Юц его хорошенько обихаживал. Тренировки с Диего – после которых требовался отдых. Отнимал определённое время уход за одеждой, так его не привлекла ни одна из следующих за войском женщин, да и кровные деньги терять не хотелось, в то время как многие солдаты спускали все монеты за добычу и те, что им выдали в качестве жалования на вино, женщин и игры.

Но время у него всё же было и в такое время он читал. Друзья и те, кто узнал, что среди их знакомых есть такой книгочей приносили ему всё, где было хоть что-то написано. Друзья и те, кто хотел заручиться какой-то поддержкой – дарили. Солдаты и просто новые знакомые – старались продать. Лемк обычно обменивал книги и свитки на вещи, которые он получил в ходе добычи, но порой приходилось выкладывать деньги, когда упирались, а вещь была уж больно стоящая. Так среди его пожитков появились пару карт некоего латинянина Меркатора. Красочные карты, полные ярких красок, сразу поразили в самое сердце Теодора и он отдал за это чудо всё серебро, что у него оставалось от жалования в гроссо и от добычи акче. Вышло, если посчитать, почти на полтора золотых дуката. Гигантская сумма для Теодора! Но разглядывание карт стало для него чуть ли не ежедневным ритуалом. Разглядывать и вспоминать, что он знает о тех или иных землях, которые когда-то были частью Империи. Читать новые названия городов. А затем расспрашивать о новых узнанных землях от тех, кому довелось побывать в разных концах Европы, Mare Nostrumили Средиземного моря и Африки, а не Чёрного континента, как его привыкли называть.

Но самым увлекательным чтением для него всё же оставались наставления Императора Маврикия и та тетрадь с семейной историей некоего димота, где говорилось о короне Маврикия. Маврикий в своём наставлении, казалось, сумел описать весь армейский быт и порядки, которые Лемк видел каждый день. Прошли сотни лет, на поле боя гремят мушкеты и орудия, а всё казалось таким понятным и недалеко ушедшим с тех пор… Но многие придумки, о которых шла речь в его трактате, не встречались ещё ему ещё и он старался их запомнить. Особенно драгоценными для него казались советы, которые, казалось напрямую ему давал Император. Несмотря на то, что ранее он не стеснялся дописывать на полях книг свинцовым карандашом своё мнение о том или ином моменте, то тут такая мысль, даже подчеркнуть наиболее интересные идеи казались ему кощунством.

А дневник и дальше продолжал поведывать ему необычайную историю короны. Копроним… Обидная кличка, данная после смерти того, на кого при жизни боялись даже поднять глаза за то, что считал почитание икон идолопоклонничеством. Обладая абсолютной преданностью солдат своих армий, Константин V правил твёрдо, переселяя целые народы, как сирийцев во Фракию. Но после его смерти, согласно его завещанию, корону похоронили вместе с ним. Его сын, Лев IV Хазар, желая обладать таким артефактом, приказал вскрыть гробницу своего отца и извлёк корону Маврикия. НО когда он возложил корону себе на голову, то он весь покрылся струпьями и язвами, от которых вскоре и умер. Его жена, хитрая и коварная Ирина, отказалась возвращать семье димотов реликвию. Она даже ослепила своего собственного сына, чтобы править самостоятельно, с помощью своего любовника Аэция. Желая передать артефакт достойному или вернуть в гробницу Константина, димоты стали готовить заговор против Ирины. По тетради было непонятно, в результате их заговора была свергнута Ирина или нет, но власть она потеряла, как потеряла и жизнь, запертая в отдалённом женском монастыре. А ставший императором логофет Никифор I ответил, что ни о какой короне не знает. Впрочем, его не слишком долгое правление, наполненное борьбой с могуществом церкви, было окончено гибелью в бою с болгарами, в одной из горных теснин. Следы короны Маврикия потерялись. Империя покатилась с вершины своего могущества вниз, стремительно теряя силы, пока не потеряла все окружающие Город земли. Далее в тетради шли рассуждения о том, что если корона вновь будет найдена, то следует всеми силами способствовать тому, чтобы представитель именно их рода стал следующим правителем Империи, так как они за века доказали, что являются самыми достойными хранителями старых порядков и знаний. На последней странице шло описание их земель и поместий, а также то, что они временно поступили на службу к Силистрийскому султану, чтобы иметь возможность поискать на его землях корону. На этом тетрадь заканчивалась. А у Теодора было столько вопросов – кто эти димоты, какая фамилия? Каким образом тетрадь оказалась у того сипаха? Он сам из династии перебежчиков? Или просто искал клад или корону? Где корона Маврикия спрятана? Успела её спрятать императрица Ирина или Никофор I всё же отобрал корону, и она осталась где-то с ним, на месте побоища, в котором он в прямом смысле потерял голову, из которой сделали чашу? Или она была унесена болгарами в свои сокровищницы? Слишком много вопросов, а ответов нет. Нужна была информация, сведения современников. История о короне ему запала – если найти этот артефакт, то может это поможет возродить Империю? Потому Лемк и старался читать всё, что попадало в его руки и искать сведения о том, где ещё можно было бы почитать о тех временах, когда жили Ирина Исаврийка и Никифор I Геник.

Крупнейшими городами Ромейской империи, кроме столицы, при Ирине и Никифоре и на какое-то время после были Адрианополь, Фессалоники, Пруса (Бурса), Трапезунд (Трабзон), Никея (ныне Изник в Анатолийском султанате), вымерший Аморий, Никомедия (Измит, как его называют сейчас анатолийцы), Смирна (Измир), Тарент, Сиракузы, Неаполь, Афины, Диррахий (он же Дуррес, Дураццо). Во всех из них существовали мощные скриптории, где переписывались книги и где существовали архивы. Многие древние архивы, как видел сам Лемк, сохранились и до наших дней. И если бы была возможность в них покопаться, то может он бы и отыскал след… Но большинство этих городов находиться у исмаилитов, с которыми они сейчас воюют, либо находятся в плохих отношениях. Да даже столичный архив был недоступен для Теодора. Кто он такой, чтобы его туда пустили? Если только отдать тот клад… Но стоит ли овчинка выделки? Не проще ли позабыть про эту старую легенду? Разум говорил одно, но зародившаяся в душе Теодора мечта порой мешала ему уснуть.

Тем временем борьба с поносом принесла плоды, (как бы это не звучало) вспышка болезни пошла на убыль и немного потерявшее боевой дух войско вновь жарко взялось за осаду, которую вскорости и выиграло. Богатые негоцианты города решили не искушать судьбу, видя с бастионов адрианопольской крепости, как продвигается сеть апрошей и как возводятся всё новые батареи для орудий. В ходе произошедших в несколько этапов переговоров было решено не устраивать погромы и резню, не отнимать недвижимость у местных богатых исмаилитов, не принуждать их к смене веры. А с другой стороны оставшиеся войска сераткулу складывают оружие и расходятся по домам, все владения султана, визиря и пашей, а также арсенал и склады султанского войска переходят в собственность Ромейского императора Андроника IV, герцога Савойского и прочих. Земли у исмаилитских священнослужителей отбирались, но их молельные дома оставались у них. Город менял имя с Едренебола, ему возвращалось древнее название Адрианополь, который становился столицей провинции Македония, куда должен был быть назначен дукс, наместник.

Когда город открыл свои ворота и внутрь получили доступ некоторые солдаты, то посетивший город Теодор знатно удивился. Это был очень большой город! Если он раньше считал Город огромным, то теперь он понял, насколько уменьшилась в размерах столица в сравнении со старыми временами. Здесь проживало больше ста тысяч человек, как ему поведали местные жители, которые тоже говорили на смеси языков – тюркско-греко-болгарском. Благодаря своему отличному положению на Эвросе, который от него до моря был судоходен, а к западу от города соединяются долины рек Эвроса, Арды и Тунджи, а также все дороги, идущие вдоль них и ведущие с горных проходов Гема (или Гемских гор, которые на сарацинский манер ещё именуют Балканами) и дороги, ведущие к Пропонтиде. И проживали в городе самые разнообразные народности. Во-первых – потомки завоевателей этих мест, сарацины и оседлая часть юрюков. Во-вторых - потомки местных завоеванных народов, а именно общины греков, болгар, сербов, македонян, валахов – мунтян. В-третьих, довольно значительная община помаков, местных жителей, которые поменяли ортодоксию на исмаилитство. А в-четвёртых – община арабов, нашедших приют от завоевания анатолийцами у их врагов, община саксов и евреев, старая местная и часть тех, кого когда-то, лет сто назад, изгнали из Испании.

Побродив по городу, Лемк удивился – тут не было пустырей! Все мало-мальски пригодные площади были использованы под всевозможные нужды – лавочки, мастерские, сарайчики.