Римаут

22
18
20
22
24
26
28
30

Наступила тишина. Время, если вообразить его маятником часов, застыло в одной точке, зависло, как на неудачной фотографии, где у всех к тому же приоткрыты рты.

– Вы что, меня подозреваете?! – растерянно спросил Павел после паузы.

– Пока нет. Мы же беседуем у вас дома, а не в комиссариате. Просто опрашиваю. Денег ни на теле господина Реца, ни в его машине не обнаружено. Кто еще, кроме вас и нотариуса, знал о сделке?

Отец глубоко задумался. Морщина на лбу стала глубже. Вместо узкой канавки – улыбнись и уйдет – превратилась в каньон. Того и гляди, над ним начнут парить грифы.

– Никто… Вроде бы. Жена и дети, но они-то при чем?

– Вы кому-нибудь говорили? – так же спокойно уточнил Каневски у Марии. – А ты, девочка?

Он взглянул на Агату. Какие неприятные маленькие глазки! Ей было неприятно, но и отвернуться почему-то не получалось.

– Мы никого здесь не знаем, – ответила за обеих мать. – Кому я могла бы сказать?

– Нет, – коротко сказала Агата и все-таки отвернулась. – Папа, можно мне пойти к себе?

Павел рассеянно кивнул. Она встала из-за стола, спрятала банку ореховой пасты в холодильник и вышла из кухни. В полной тишине, прерываемой только шелестом ручки полицейского о лист блокнота. Маятник возобновил ход, но качался заметно реже, словно воздух сгустился вокруг воображаемых часов. Или – не воображаемых, а таких, как забавное старомодное сооружение у нее в комнате.

– Как он погиб? – Агата услышала вопрос отца уже от лестницы.

– Ножевые раны. Изуродовано лицо. Очень много крови, с трудом опознали, – ровно ответил Каневски. – Итак, подведем итоги… Хотя нет. Позовите мальчика, я должен опросить и его.

Агата поднялась по лестнице и толкнула дверь Виктора. Брат, конечно же, валяется на кровати с пультом приставки в руках. На экране стрельба и взрывы, ему это нравится.

– Спустись на кухню, – сказала Агата и ушла к себе, не дожидаясь ответа.

Ее колотил озноб. Только утром видела этого несчастного растрепанного человека, продавца, а вот его уже нет. Ужасно…

Агата взяла в руки укулеле, но пальцы не слушались. Она не сможет сейчас играть: перед глазами стоял взгляд Антона, полный боли и грусти. То ли она излишне чувствительна, то ли дело в чем-то еще. И это важно для нее, для всей семьи. Подумать. Ей нужно подумать.

Она пристально посмотрела на башенные часы в углу комнаты. Они стояли там, похоже, лет сто – массивные, из черного лакированного дерева, высотой почти под потолок. И не шли, хотя она первым делом приоткрыла дверцу, подергала за толстые цепи с гирьками на конце. Нет, никаких шансов. Жутковатое сооружение, зачем оно здесь?

Ужин прошел почти в полном молчании.

Нет, отец пытался говорить, что-то спрашивал у Вика, улыбался иногда, но всем было невесело. Само собой, Павла полиция подозревать не могла, но гибель пусть и случайного, но знакомого, да еще и довольно страшная… Мария говорила о школе, о важности образования, но Агата не слушала. У нее свои мысли, от которых время от времени отвлекал лежащий на столе смартфон. Сообщения от бывших школьных подруг. Лайки ее утренних фотографий домика в инстаграме. В сети кипела жизнь, даже завидно. А вот здесь было слишком тихо и слишком… неприятно. Утренняя радость от дома и дворика сошла на нет.

– Сегодня ложитесь пораньше, – сказала Мария детям. – Первый день на новом месте, столько впечатлений… Да и это…