Три года октября

22
18
20
22
24
26
28
30

– Подкорытов, – прошептал я, затем снова перешел на бег. В какой-то момент я даже опередил Пахомова, оставив его позади.

В этот же момент злопамятный подлец, стоящий фронтально к нам, развернулся на сто восемьдесят градусов и полез на водонапорную трубу, а с нее уже ступил на шаткий металлический мост. Тогда же я обратил внимание, что его мешок не был пуст и, что самое ужасное – внутри кто-то пытался вырваться наружу.

– Стой! – закричал я, продолжая бег. Мои слова не возымели должного эффекта. Подкорытов вприпрыжку спешил дальше, перескакивая те участки моста, на которых отсутствовали перекладины. И только примерно на середине, он остановился и вновь повернулся к нам лицом. Рука с мешком вытянулась в сторону, локоть оперся о перила, а мешок завис над проточной водой. На его лице расплылась зловещая самодовольная улыбка.

Я добрался до моста и уже хотел последовать за ним, но крик парня заставил меня остановиться:

– Еще шаг и я его брошу в воду!

Берега реки были покрыты снегом. Края заиндевели, но основная часть потока оставалась нетронутой льдом. Я замер на месте, не отрываясь от мешка, внутри которого беззащитный зверек жалобно мяукал и извивался.

– Нет! Тимофей! – раздался вопль Пахомова у меня за спиной.

Я приподнял руки и сделал шаг назад.

– Иван, не делай глупостей.

– Пошёл ты! – огрызнулся он. – Я тебя не звал. Старик должен был сам прийти!

– Отпусти кота. Он ни в чём не виноват.

– А я его и не виню. Виноваты вы двое! – Подкорытов шмыгнул, вытерев нос рукавом.

Пахомов поравнялся со мной. Он хотел последовать и дальше, но я перегородил ему путь рукой.

– Ванюша, сынок, верни мне, пожалуйста Тимошку, – взмолился Федор Дмитриевич вытянув в мольбе руки вперед.

– Верну, – кивнул Подкорытов, снова шмыгнув носом. – Но вначале я хочу, чтобы кто-то из вас попросил у меня прощения. А желательно – оба.

Я понял, что это всего лишь жестокая игра подростка и наши раскаянья и мольбы не разжалобят его, а наоборот – раззадорят. В отличие от меня, Пахомов был готов на все ради своего питомца. Он с трудом опустился на колени и сплел пальцы перед лицом.

– Прошу тебя, умоляю. Верни мне Тимофея. Я прошу прощения за все свои слова и действия, которые причинили тебе боль. Я делал это не со зла. Умоляю, отпусти Тимофея.

Пахомов зарыдал. И слезы старика разрывали мое сердце на части. Я еще ни разу в своей жизни не был так близок к совершению убийства. Мое лицо пылало от гнева. Я, с трудом сдерживая крик ненависти в груди, произнес сквозь сжатые зубы:

– Подумай хорошенько, прежде чем ты совершишь самую большую ошибку в своей жизни. Если с котом что-то случиться, тогда я сделаю все от себя зависящее, чтобы превратить твою жизнь в кошмар. Год в заключении покажется тебе детским садом.

– Ты не в том положении, чтобы мне угрожать! – закричал тот, срываясь на фальцет. Мои слова его напугали. Но радоваться пока не было причин. На страх люди по-разному реагируют. Кто-то просит прощения и обещает исправиться. А кто-то, словно крыса, зажатая в углу, кидается в атаку. – Я тебя не боюсь! Это ты должен бояться меня! Потому что, я вначале отомщу старику, затем по серьезному займусь тобой. Я еще не начинал даже! Ты пожалеешь, что вообще приехал в наш поселок. Понял ты, трупоед чёртов!