Три года октября

Внутри пахло переспелыми яблоками, воском и осенним воздухом. Стены украшали серые обои с красными клиновыми листьями. Потолок был сероватым, с плохой отделкой, на котором виднелись все шероховатости и неровности. Слева от входа расположился диван, которым в эту ночь не воспользовались для сна. На нем лежал словно нечаянно обронённый исписанный лист бумаги. На стене висели часы, нарушающие покой квартиры ритмичным тиканьем. По правую от меня руку стояло пианино. Я не представлял себе Безбородова сидящим за ним, а потому предположил, что оно принадлежало далекому прошлому, в котором не было место одиночеству, зато было для жены. За музыкальным инструментом стояла тумбочка с телевизором, а над ним полка со старыми книгами. Последним предметом мебели был табурет, лежащий на боку посреди комнаты.

Безбородов, одетый в коричневый костюм, который он примерял последний раз, скорее всего, в день своего бракосочетания, висел под потолком. Лицо его было неузнаваемо из-за темного оттенка. Проработав два года в морге, и еще больше лет в медицине, я с уверенностью мог сказать, что передо мной был покойник. Но сердцем я не хотел в это верить. Громко позвав на помощь соседей, я подбежал к Безбородову, схватил его за ноги и, приложив усилие, приподнял вверх.

У дверей квартиры становилось людно. Кто-то закричал, кто-то принялся спрашивать, жив ли хозяин, а кто-то – более хладнокровный – присоединился ко мне и помог снять Александра Викторовича из петли и положить тело на пол. Я попытался прощупать пульс на вздувшейся шее, под странгуляционной линией. Холодная кожа и твердые волокна мышц под моими пальцами, твердили о бессмысленности моих надежд. Пульса не было. Меня обдало волной жара, затем леденящего холода. В горле запершило. На миг я потерял чувство реальности и не мог понять, что происходит, и где я нахожусь. Придя снова в себя, я потребовал, чтобы кто-то вызвал «Скорую» и полицейскую бригаду. Добавив, что медики могут не торопиться.

Люди все больше собирались у дверей, но боялись пройти внутрь. И это хорошо, полиция не любила, когда на месте неестественной смерти толпились зеваки. Но гул их голосов сводили меня с ума. Каждый хотел знать, почему Безбородов так поступил, и каждый желал поведать о своей последней встрече с ним. И, конечно же, все эти пересказы акцентировались на странном поведении умершего, которое только сейчас стало им понятным.

Больше не в силах смотреть на тело хорошо знакомого мне человека, что лежало на полу, я принялся снова осматривать квартиру. Вскоре листок на диване опять привлек мое внимание. Конечно, полиция была бы против моих действий, но они пока не приехали, и не могли меня остановить. Поэтому я подошел к дивану и взял осторожно листок в руки.

Как я и ожидал, это оказалась предсмертная записка, написанная – без сомнения – подчерком владельца квартиры.

«Мое имя Александр Викторович Безбородов. Этим письмом я хочу сообщить, что в моей смерти никто не виновен, кроме меня самого. Ухожу из жизни добровольно и в здравом уме. Кто-то может решить, что мое решение умереть было принято в пьяном угаре. Если хотите, можете вскрыть мое тело и провести необходимые анализы. В моей крови вы не обнаружите компонентов распада алкоголя. Если же кто-то решит, что виноват в моем желании свести счеты с жизнью, то спешу разочаровать его: я сделал это по совершенно иным причинам, которых не стану разглашать. Так что утрите сопли и живите дальше так, как вам бы этого хотелось. Пышных проводов не прошу, поминок тоже. Просто забудьте обо мне и не держите зла.

Искренне ваш, старый ворчливый сосед и грубиян коллега, Сашка Борода».

Листок дрожал в моих руках. На нем плясали свет и тени. Люди создавали шум, усиленный коридорным эхом. С улицы зазвучали сирены. Серо-желтые занавески, впитавшие в себя прошедшие годы, монотонно покачивались на ветру, что проникал через форточку. А часы неумолимо отсчитывали безвозвратно ускользающее время.

Я толкал каталку с телом по коридору, по которому раньше Безбородов передвигался исключительно на своих ногах. Теперь же он не мог позволить себе такой роскоши.

До моего поезда оставалось всего два часа, но я решил, что куда важнее будет отдать последние почести своему коллеге и наставнику. А еще я решил, что будет правильно, если сам подготовлю его тело к погребению. Поэтому в секционном зале никого не было.

Подкатив к столу и стянув простыню, я аккуратно перетащил тело на металлический стол. Было очень непривычно находиться в этом помещении спустя долго время вместе с Безбородовым и не слышать его ворчливого или же озорного голоса. Также было непривычно видеть его лицо, не передающее каких-либо эмоций, а только безучастность и невозмутимость.

Во всех остальных случаях, мы избавлялись от одежды умерших с помощью ножниц и скальпелей, если только родственники не желали их заполучить обратно в целости и сохранности (хотя таких случаев было всего-ничего), в этот же раз я не стал прикасаться к инструментам. Пусть даже в прощальном письме ничего об этом не было написано, я был уверен, что Безбородов хотел быть погребен именно в этом костюме. Хотя как врач не мог не знать о физиологических процессах, происходящих в организме человека после смерти, особенно после такой, какую он выбрал для себя. Мне пришлось очень постараться, чтобы снять костюм, сохранив его первозданный вид, с окоченевших конечностей. Пришлось использовать массаж и парочку препаратов. Аккуратно сложив одежду в сторонке, я обратился к помощи ножниц, чтобы снять с него майку и нижнее белье. И стоило мне это сделать, как мое тело сковали невидимые путы. Новая волна шока накрыла меня с головой. То, что я увидел, потрясло меня до глубины души. И если при посещении квартиры, я смог удержаться от слез, то в этот раз эмоции перевалили через край.

Все начало складываться в четкую картину. Теперь мне стали понятны причинно-следственные связи. Я легко смог объяснить участие Безбородова в ликвидации в аварии на АЭС с его проблемами, которые привели его на прием к Каринэ Еприкян и к расставанию с женой, которую он так и не смог простить. Были ясны причины его пристрастия к алкоголю и мотивы, по которым он предпочитал пить в одиночестве, всегда сдерживая свою вредную привычку, в присутствии посторонних. Была понятна та легкость и глубинные причины, которые заставили его принять меры по отношению к Ивану Подкорытову. Теперь я мог представить, как он отрезает себе палец не в пьяном бреду, а в борьбе со звериными позывами, которые принято подавлять и сдерживать из-за законов уголовного кодекса и норм морали. Я понял, что только человек, обладающий непререкаемым авторитетом и обширными знаниями в медицине, смог оказать самому себе помощь при серьезном ранении и избежать проверки, проведенную правоохранительными органами во время операции по поимки Вязовского душителя.

Все эти мысли вертелись каруселью в моей голове, когда я, не моргая, разглядывал глубокий шрам в паховой области тела, что лежало передо мной на металлическом столе. Мне открылась последняя тайна Старых Вязов. И это меня пугало и радовало одновременно.

«Тебе никто не поверит».

Эти слова прозвучали голосом Безбородова. Он их произнес в тот день, когда на этом самом столе лежало тело санитара Анатолия Краснова. И он оказался прав. Впрочем, как и всегда. Быть на несколько шагов впереди всех остальных, была отличительной чертой умершего, и этот раз был не исключением. Если бы он хотел признаться в своих преступлениях, то сделал бы это в письме, что лежало теперь где-то в ящике стола начальника уголовного розыска или же на полке с уликами. Он же умолчал об этом, решив забрать главную тайну с собой в могилу. Не зря его охватывала злость, когда я интересовался темой давно минувших лет.

Все мы хотим, чтобы о нас думали лучше, чем мы есть на самом деле. Все мы совершаем ошибки или же поступки, которыми не гордимся, но с годами пытаемся найти себе оправдания и верим, что всему виной были окружающие нас обстоятельства. Никто не хочет быть злодеем. Все мы выросли на сказках и фильмах, в которых Добро побеждает Зло. А раз так, кто может честно признаться самому себе, что выбрал неправильную сторону?

Осознав, что мои легкие готовы в любой момент взорваться, я выдохнул и часто задышал, восполняя нехватку кислорода в организме. Помедлив еще пару мгновений, я окончательно пришел в себя и продолжил подготовку тела Александра Викторовича Безбородова к прощальной церемонии.