— Прошу внимания! — сказал резким, тягучим голосом учитель литературы Ковборин. Стекла его пенсне холодно блестели.
Гул утих. Вовка Рябинин поднял руку.
— Что вам? — поджал тонкие губы Ковборин.
Вовка встал и заговорил, тщательно подбирая слова. Он привык говорить быстро, но перед Ковбориным всегда заикался и краснел.
— Такие, я бы сказал, исторические факты, как гибель «Челюскина», Владимир Александрович, привлекают, я бы сказал, большое внимание общественности, и миллионы наших граждан, я бы сказал…
— Безусловно! — оборвал Ковборин. — Я убежден, что кто-нибудь напишет героическую поэму… — Ковборин заложил руки назад. Был он длинный, прямо, как указка, и бледно-серое лицо его не выражало никаких чувств.
Класс затих. Поэму. При чем здесь поэма? Мы переглядывались, пожимали плечами. И всем стало как-то не по себе. Ведь Ковборин был не просто преподаватель, но и директор школы… А он как ни в чем не бывало, взяв со стола кипу тетрадей и прохаживаясь меж парт, стал раздавать домашние работы.
Мое сочинение было испещрено пометками. Ух и погулял же здесь красный карандаш!
— Не вздыхай, Лешка, — толкнул меня под локоть Игорь. — Полюбуйся, что у меня: «Очень плохо», «Мысль не сосредоточена», «Ересь», «Плохо», «Вопиющая неграмотность». За три-то ошибки?
— Чудак! — вмешалась Мила Чаркина. — Это же вам попало по всем правилам педологии. Ясно?
— А тебя что, обошли?
— Сейчас посмотрим… — Мила быстро-быстро перелистала тетрадь и мгновенно стихла.
— Ну? — повернулся к ней Игорь.
— Какое-то непонятное слово. Латинское, что ли? «Де-де-кус», — по складам прочитала Милочка.
— Дедекус? Ха-ха! Такое я себе уже отхватывал! Это же «срам», — прыснул Игорь. — В переводе с латинского. Не помог, значит, пятак…
— Одного пятака, видать, мало, — глубокомысленно вздохнул кто-то из ребят.
С соседней парты доносился ворчливый полушепот Вовки Рябинина:
— «Че-пу-ха»… Ничего себе отметочка! Ну и плевать! Что значит гибель моего сочинения в сравнении с катастрофой «Челюскина»? Че-пу-ха!
Спасение челюскинцев оказалось делом не таким простым, как думалось нам вначале. Ни собачьим упряжкам, ни самолетам полярных станций не удавалось пробиться к лагерю: мешала бесконечная северная пурга. Челюскинцы посылали бодрые радиограммы, но радиограммы не успокаивали. О людях, затерянных на далекой арктической льдине, шли взволнованные разговоры и дома, и в школе, и на улице.
Однажды, придя с завода, Павел, мой брат, развернул газету и, сведя короткие, жесткие брови, долго читал ее.
ebooksa