В книгу В. Александровского включены повести «Юлька», «Друг мой Омголон», «Когда нам семнадцать» и рассказы. На страницах книги читатель встретится со школьниками тридцатых годов, молодыми бойцами огненных лет Великой Отечественной, рабочими, молодежью, нашими современниками.
Когда нам семнадцать
ОБ АВТОРЕ
Виктору Николаевичу Александровскому шестьдесят лет. Он родился за полтора месяца до Великой Октябрьской революции. Именно с этого мне хочется начать свое предисловие к его книге. Дело не в возрасте. Дело в том, что Александровский принадлежит к тому поколению советских людей, которое до единого дня своей жизни, до единого своего дыхания прожило вместе со своей страной. У нас все — историки. И ребятишки уже с четвертого класса отлично знают, когда произошла Октябрьская революция, когда закончилась гражданская война и прогнали последних белых. Когда построили Днепрогэс, когда погиб ледокол «Челюскин», кто такие Папанин, Кренкель, Стаханов, Паша Ангелина… А о войне с фашистской Германией и империалистической Японией — и говорить не приходится — в полном расцвете сил, управляя государством, работая в промышленности и сельском хозяйстве, двигая науку и здравоохранение — в полном расцвете сил и ума те, кто пережил это тяжелейшее из всех испытаний.
И все это время отражено в песнях и книгах, в фильмах и пьесах.
Думается, что, пожалуй, самая главная задача художника — оставить людям свидетельство очевидца и участника, сказать о своем времени и, в конечном итоге, о себе. И тем ответственнее, тем сложнее эта задача, чем сложнее и ответственнее время. А тут все время и вся жизнь!
Видимо, существуют все же они — неписаные законы творчества. И хотим мы того или нет, но мы следуем им в своей работе — и первая книга всегда, ну почти всегда, о пережитом. То есть о том, что не требует специального накопления материала, специального продумывания, творческих командировок. Первые книги бесхитростны в подавляющем большинстве своем, как дыханье. Тут и писательская неопытность, и невозможность не писать именно о том, что ты уже увидел, пережил, перечувствовал. Таково начало литературного творчества. И уже отработав тяжелое время войны на судостроительном заводе мастером, начальником цеха, уже будучи секретарем Хабаровского горкома КПСС, В. Александровский пишет свою первую повесть «Счастливого пути», в последующем получившую новое и, как думается, более удачное название «Когда нам семнадцать». Наверное, не случайно то, что из всего увиденного и пережитого в жизни первым попросилось на бумагу то, что происходило и с автором, и с его сверстниками, когда им было по семнадцати лет — в начале тридцатых годов.
Может быть, оглядываясь назад, В. Александровский — один из тех самых ребят — хотел понять и проследить, откуда в его поколении эта стойкость, эта несокрушимая вера в свое дело, в дело народа, откуда они, эти силы, позволившие им выстоять в боях и одолеть послевоенную разруху, когда недостаток ощущался во всем. Видимо, автор хотел понять истоки той убежденности и стойкости, с которыми его поколение строило Днепрогэс, возводило Магнитку, создавало Сталинградский тракторный, с которыми насмерть встало у стен Бреста, Ленинграда, Москвы, Одессы, Севастополя и Сталинграда. Я уверен, что любой из советских писателей посчитал бы для себя честью принадлежать к этому поколению и еще большей честью — донести до нынешних лет хотя бы некоторые черты того времени.
И повесть «Когда нам семнадцать» несет эти черты. Не соразмеряя талантливости авторов, не соотнося уровни художественного исполнения, хочется сказать, что есть что-то такое, что роднит эту повесть с такими вещами, как «Черемыш, брат героя», «Дикая собака Динго», «Два капитана»…
Тогда юноши собирались открывать Северный полюс, спасать челюскинцев, строить новые гидроэлектростанции. И мир делился для них на белых и красных. И никаких других. Понимание оттенков пришло к ним потом и по закону взросления и по законам жизни и социального развития нашего общества. Но именно это понимание мира помогло им выстоять в борьбе. И еще это чем-то сродни непререкаемому крику души борцов — «погибаю, но не сдаюсь» и строчкам в заявлениях в РК ВЛКСМ — «Хочу быть в первых рядах»…
Может быть, по нашим нынешним меркам, которыми мы меряем произведения художественные, повесть и покажется несколько прямолинейной. Но не продиктована ли эта кажущаяся прямолинейность тем, что в то время щеки юношей еще ощущали недалекое пламя революции и гражданской войны, чоновских костров, у которых отогревал свои гибнущие ноги Николай Островский.
Честное слово, произведение, в котором речь идет о таких высоких вещах, как стремление отдать всего себя народному делу и в котором герои судят сами себя и других по степени готовности сделать это — не хочется разбирать по косточкам, искать неудачные строчки и выражения. Повесть В. Александровского несет в себе приметы своего времени, и этим одним она уже права.
Мы все время друг у друга на глазах, нам известны не только все без изъятия произведения друг друга, но и то, как возникает замысел, как он зреет, как автор мучительно ищет форму и героев. Так вот и мне случилось быть у истоков, у самых истоков второй большой повести В. Александровского «Юлька». Эта вещь тоже включена в предлагаемую книгу. Это было время, когда только зарождалось движение бригад коммунистического труда. Не все и не везде сперва у нас получалось с этим делом. И помнится, Александровский сказал тогда приблизительно такие слова: «Пусть не выходит еще так, как хотелось бы, но даже если есть хоть одна бригада коммунистического труда, где достойно выразился этот замысел, — права именно эта бригада. Это рабочий класс ищет новую форму своего самовыражения». Он дни и ночи пропадал в депо, в общежитиях, был в цехах и у станков — припоминал то, что знал когда-то сам — для того, чтобы не только знание этой жизни и работы укрепить, а чтобы и руки вспомнили тяжесть и легкость, холод и теплоту металла… Так возникала повесть о деповской девчонке, бывшей детдомовке, о том, как росла она внутренне и взрослела внешне, как тянулась к людям, как хотела их доверия, как боролась она за себя и за свою любовь. В повести не прокладывают жизненно важных для страны трасс, не открывают новых месторождений, не изобретают — как часто теперь это происходит в кино — препарат, вещество с глобальными качествами. Здесь всего-навсего восстанавливают паровоз, который когда-то тоже восстановили на субботнике, и потом этот паровоз докатился по железным дорогам гражданской войны до самого почти Тихого океана. И паровозик-то небольшой — «овечка», по-старому. И то — это на все депо. А на долю Юльки приходится всего-то один конус инжектора. Но как много в этом малом. Да и не малое это вовсе, если, научившись затачивать резцы, «ловить» сотые доли миллиметра, человек одновременно постигает смысл и дух коллективного труда, если он вдруг начинает сознавать, что он тем и прекрасен, что он не сам по себе, а вместе со всеми, что ему не дадут упасть «плечи, друг к другу прижатые туго».
Нельзя сказать, что повесть В. Александровского — произведение без неудач, ровное. Но В. Александровскому удалось в ней главное — он сумел увидеть и передать нам тягу рабочего человека к человеческому и профессиональному, в конечном счете — к социальному росту. Органическую потребность людей в творческом поиске. Стоит, пожалуй, сравнить обе эти повести — «Когда нам семнадцать» и «Юлька». Героев разделяют десятилетия. Они во многом разные — эти семнадцатилетние ребята. И что-то от ребят 30-х годов Юлька утратила, но что-то в ней есть и свое, то, чего не было еще у них. И все же главное в них общее — опять же поиск возможности наиболее полно отдать себя людям. Может быть, партийная работа научила В. Александровского под таким углом видеть жизнь и людей.
Критика наша мало писала об этой повести. Я не стану вдаваться в анализ причин этого. Но хочу сказать, что вещь эта стоила серьезного, пусть нелегкого разговора. Много в ней такого, что оставляет ее интересной и для нового поколения семнадцатилетних, и для тех, кто ведет это поколение к его второму человеческому рождению. И свидетельством тому служат письма, которые автор получает от учащихся ГПТУ, рабочей молодежи, ее наставников, хотя прошло уже 13 лет со дня выхода в свет этой повести.
«Юлька» — не второе, после повести «Когда нам семнадцать», произведение. Были очерки, были книги очерков. И о некоторых из них стоит сказать несколько слов. Федор Васильевич Ламаш — лесоруб, старший мастер лесопункта — это по должности, а по призванию — лесник. Иван Игнатьевич Денекин — знаменитый бригадир знаменитой рыболовецкой бригады. С этим человеком встречался и я. И я, так же как В. Александровский, был до глубины души взволнован его человеческой мудростью и простотой, сразу как-то с первой встречи поняв всю неизбежность и необходимость такого человека на Дальнем Востоке. Большой, с длинными руками, с пронзительными, в удивительно густых, как у девушки, ресницах, голубыми глазами, хитровато поблескивающими из-под невероятно черных и широченных бровей. Таков он и в очерке В. Александровского «Человек и море». Здесь не было даже намека на то, чтобы перефразировать хемингуэевское «Старик и море». Просто они так и воспринимались — Денекин и Охотское побережье, и трудные рыбацкие сутки, и нелегкие рыбацкие дела — иной категории, кроме такой же большой, как сам герой очерка, рядом с ним не поставишь. Да, человек и море. И никак иначе говорить здесь было нельзя — только по такому счету.
Очерки составляют весомую долю в писательской работе В. Александровского. Свыше 20 очерков о лесорубах, металлистах, рыбаках, пограничниках, о городах Дальнего Востока написано и опубликовано им за немногие в общем-то годы. Они издавались в сборниках, печатались в журналах и газетах. И в данном случае это писательская и гражданская потребность — увидеть нынешний день современного человека, того самого, служить которому — высокий долг литературы.
В 1968 году Хабаровское книжное издательство выпустило небольшую книжечку В. Александровского «По старым адресам». Книжка эта своеобразна. Это очерки. Очерки о людях, о которых автор уже писал. И с которыми встретился специально, чтобы проследить, что же сталось с этими людьми. Пошли ли они дальше, остановились ли на месте, не успокоились ли на достигнутом. Собственно, эта книжка — проверка и самого себя, и своего прицела, своего умения видеть человека и суть его души. И что же — Ламаш, Денекин стали еще интереснее, пошли еще дальше, сумели раскрыться еще более ярко. И что примечательно — это писательское возвращение к своим героям не воспринимается литературным приемом — эту вторую встречу принимаешь как должное необходимое писательское действо, как последовательность. И — крайнюю заинтересованность в жизни описываемых людей.
Были пьесы. Они ставились на сценах драматических театров Хабаровска, Комсомольска, Советской Гавани — «День рождения» и «На границе тишина»…
В первой из них — и наиболее удачной — все та же попытка исследовать второе рождение человека — тот момент, когда в человеке, в труженике и мыслителе, созревает деятель, личность, не только готовая принять на себя ответственность, но и жаждущая этой ответственности за свое и за общее дело.
Не случайна и тема границы в работе Александровского. Эта тема вообще органична для литературы на Дальнем Востоке… Разные времена знала наша граница — это подвиги легендарного Карацупы, и бои у озера Хасан, это и напряженнейшие 1941—1945 годы, это и необычное более чем десятилетие до конца 50-х годов. Это и нынешние трудные будни границы. Можно сказать одно — пограничная служба не бывает легкой. Граница — это лицо государства, его кровные интересы. А мы живем в нескольких километрах от границы. И не реагировать на жизнь границы художник в таком случае просто не имеет права. Это, собственно, социальный заказ, дело долга и чести… И об этом вторая пьеса «На границе тишина», и очерки.
ebooksa