Десять тысяч часов

22
18
20
22
24
26
28
30

— Иногда мне кажется… Я не знаю, как это объяснить. Словно за чернотой воспоминаний проглядываются какие-то силуэты. Отец говорит, что проблемы с памятью из-за того, что я попал в аварию, потерял память. Но разве не должны оставаться какие-то шрамы? Хоть что-то…

— Какой ужас…

— Да… Он говорит, что это произошло, когда мы жили в захолустье.

— Так вы с глубинки?

— Да, отец родился в деревне под Воронежем. Анна называется.

Сабира посмотрела в большие и грустные глаза Бориса. Он вроде и улыбался всегда, но эта томительная печаль всё равно считывалась во взгляде. Может, это и была одна из причин, почему Сабира так прониклась этим человеком за короткое время, почему она чувствовала, что ему можно доверять. Борис напоминал ей кристалл. Некоторые считают: если камень не преломляет свет, то остаётся просто камень. Но суть была именно в том, что Борис везде искал свет: солнечный или лунный, словно он изо всех сил пытается быть живым. Парень сел на кровать. Сабира подсела к нему и по-дружески погладила по спине.

— Что же мама твоя?

— Я не знаю своей мамы. Я её не помню. Вроде бы она умерла, когда я был ещё маленький.

— Получается тебя воспитывал отец? — Сабира нахмурилась, все эти обстоятельства казались ей очень странными и не состыковывались.

— Наверное… Я не помню. Помню только время, когда мы уже стали богатыми. Тогда уже он был очень строг со мной, — парень покачал головой. — С самого детства заставлял много и усердно работать и быть «нормальным». Он не очень-то поддерживает мою тягу к моде. И ему не очень нравится, что я свечусь как дизайнер. Почему-то он хочет, чтобы я был серой и неприметной мышью.

В комнату без стука вошёл Пулат и застал, как Сабира заплетала рыжую косу Борису. Это она уже начала делать в порыве сочувствия. Да и так мозги лучше соображали — Сабира упорно пыталась понять, что же во всей этой истории не так.

Но Пулат не мог этого знать. Он недовольно сложил руки на груди, оглядел Бориса и фыркнул.

— Сабира, нужно поговорить.

— Ну, я зайду к тебе чуть позже.

— Как можно скорее, — добавил он и ушёл, хлопнув дверью.

— Кажется, ты ему нравишься, и он ревнует, — рассмеялся Борис.

— Не говори глупости.

Сабира лениво поднялась с кровати, потянулась и вышла, а Борис так и остался в её комнате. Он принялся листать голографические журналы. Хотя, на самом деле, парень думал о том, кто он такой для этого мира, если его не готов признать даже собственный отец. Борис считал себя приёмным, но за много лет жизни с отцом не нашёл этому ни единого доказательства. Парадокс, но от отсутствия подтверждений становилось ещё более тошно. Он чувствовал себя, как неприкаянный: нигде места нет. Да и вообще ничего нет. Только мода радовала. Борис прятал себя настоящего за завесой стильной одежды, косметики, яркой прически. Может, поэтому ему очень нравилась Сабира. Из неё пёрла индивидуальность. Она её не скрывала. Роскошная жизнь может сделать счастливым немногих: только тех, кто понимает, зачем она ему нужна. Деньги запросто могут стать главным проводником в судьбе, но нет места искренней радости в такой жизни. И даже искреннему горю. А те, кто родился в нищете, становятся либо выше денег, либо укрощают богатства, но никогда не обманываются сиянием золота. Так думал Борис.

В это время надутый Пулата лежал на полу, ему хорошо думалось в таком положении. Не то чтобы он всерьёз переживал о том, что у Сабиры с Борисом могли быть какие-то интимные отношения. Просто сам факт того, что какому-то нелепому рыжику дозволялось то, чего бы хотел сам Пулат… А, впрочем, нет, нет и нет. Ничего ему такого не хотелось.

Когда вошла Сабира, парень приподнялся на локти. Он смотрел на неё, не мигая.