Природа над Большим Створом первозданная, дикая. Сосна с черемухой переплелась, рябина с березой. Папоротники в рост человека. Ручьи, неизвестно где берущие начало и неизвестно куда исчезающие, бегут себе, названивая под шелест изумрудной травы, пахнущей ягодой земляной. Один узенький, как змейка, торопливый, разговорчивый. Другой — вброд надо переходить — степенный, раздумчивый, словно отдыхает после быстрого бега, выравнивает дыхание, вырвавшись из подземных хранилищ.
Одни ручьи впадают в большие и малые реки, другие через сотню шагов, обессиленные, иссякают; прячутся в почву или сохнут, не одолев пространства, оробев перед валежником, и остаются от них серые бочажины, хлюпающие болотца, в которых даже лягушки не отваживаются жить — настолько они мелки.
Высмотрел такой ручей дед Макар Воронков; понравилось, что бежал он возле глубокого котлована. Возможно, раньше тут были старательские закопушки или шахты «Анонимной компании». Перегородил ручей плотиной и заставил течь в ямищу. Так и образовалось Макарово озерцо — чистое, холодное, голубое с зеленью от затонувших в нем отражений деревьев.
Дорога кружила, то прячась в таежине, то стремительно выскакивая на березовые вырубки. Вдруг она, сделав петлю, вынырнула под линией электропередачи. И Саня услышал ровное гудение, будто река впереди. Но это шумела ЛЭП, перекачивая мощь турбин в нефтяные и газовые края.
Солнце стояло точно над озером. Надсадно звенели комары, им не мешал и дым костра, яростно пожирающего сухой лапник.
Макар Андреевич ловко чистил рыбу перочинником, бросая серебристые внутренности в разошедшийся не на шутку огонь.
(2) Екатеринбург. Июнь 1918 года
В своих хоромах — приземистом домишке на два оконца — Андрей Лобачев накормил Макарку картошкой, угостил молоком из погреба. Сытная по голодным временам еда и усталость валили с ног, и Андрей едва успел рассказать о себе. Отец погиб зимой на дутовском фронте, сам он будет служить в ЧК, пока не победит мировая революция. А когда она победит, будет веселая житуха у таких, как Макарка и он; Вологжанин и подобные ему вымрут, потому что люди придут в обитель справедливости.
Это Макарку устраивало, и, подумав немного о светлом будущем, он крепко и спокойно уснул.
Поднял хозяин рано, но Макарка чувствовал себя хорошо отдохнувшим. Даже рука меньше болела. Лобачев торопливо одевался.
— Понимаешь, Макар, — сказал он, — пока мы спали, контра обнаружилась. «Дядька» твой разговорился. Бегу я, ладно? А ты ступай к нашему дежурному. Жди меня там. Найдешь?
Как не найти, ЧК через дорогу. Дождется Андрея, когда он контру поймает, и попросит отправить на станцию. Загостился в городе, пора и честь знать. И тут как обожгло Макарку — записка Вологжанина!
Хорошее настроение пропало.
Чекист уловил перемену, но истолковал по-своему.
— Ты не горюй, доктор не уйдет. Вот только освобожусь, я тебя самому главному профессору покажу... Считай, ты уже здоров!
Знал бы он Макаркину печаль! Ну как скажешь, что надо идти к чертову Розерту? И не нужны Макарке его деньги, без коровы обойдутся. Но Вологжанин...
— Дядя Андрей, а Вологжанина выпустят?
Чекист присвистнул.
— Нашел о ком думать. Он птица важная, его ты не скоро увидишь, если вообще доведется встретиться.
Может, показать проклятую бумажку Лобачеву? Нет, скажет: утаил, контра такая!
ebooksa