Самоцветы для Парижа

22
18
20
22
24
26
28
30

— Ты садись, Макар, садись.

Мальчик оглядел комнату; свободный стул находился возле Вологжанина, но следователь остановил легким взмахом руки.

— К нему не надо, твой дядя сегодня не в настроении. Устраивайся на диване.

Притулившись на краешке большого мягкого дивана, Макарка уставился на следователя.

— Так ты, Макар, получается, потомственный дворянин?

В голосе следователя слышна насмешка, и мальчик почувствовал ее всей кожей. Он невольно хихикнул, как бы оглядел себя со стороны.

— Гражданин следователь, бросьте валять дурака! — не сдержался ротмистр. — Я вам уже все рассказал о себе. Не впутывайте мальчишку в эту историю, прошу вас... Нынче не в моде бывшие офицеры, вот и назвался чужой фамилией. Разве это преступление.

Николай Иванович внимательно выслушал тираду разгневанного Вологжанина и, не возразив ему, сказал Макару:

— Что ж ты, дружок, а еще трудящийся человек! У нас, рабочих, должно быть классовое сознание. Он, Вологжанин, по-твоему, очень добрый и хороший, раз ты его в дядья записал?

— К доктору, говорит... — уныло пробормотал Макарка.

— К доктору? А не он ли тебе руку изувечил? Молчишь?

Следователь поднялся, вышел из-за стола. Ростом и фигурой он, пожалуй, не уступал Вологжанину, а в кости был покрепче. Часовой встрепенулся, перехватил винтовку и придвинулся к арестованному, опасаясь, как бы тот чего не выкинул.

— Вас, гражданин Вологжанин, обвиняют не в том, что были офицером. Многие офицеры русской армии преданно служат рабоче-крестьянской власти, и мы благодарны им, сам Ленин высоко ценит военных специалистов. Есть в ваш адрес обвинение серьезней. Вот оно, — следователь раскрыл ладонь, и на красное сукно стола посыпались яркие самоцветы. — Откуда это у вас?

ЦЕНА ДВОРЯНСКОГО СЛОВА

(1) Екатеринбург. Май 1918 года

Необработанные изумруды таких цветов Макарке не встречались, он с детским любопытством, закусив от волнения губу, взирал на камни.

Ротмистр же побледнел. Он до сей страшной минуты еще надеялся, что пронесет, что чекисты не тронут его обшарпанную шинелишку.

Он сделал попытку встать, что-либо предпринять, но рука часового тяжелым грузом прижала к стулу.

Николай Иванович повторил:

— Я спрашиваю, откуда это у вас, Вологжанин?