Золото

— Нет, я прислана из Сковородина. Меня выделили от комсомола наладить здесь в организации культурно-просветительную работу.

Лидия с удивлением уставилась на Полю.

— Одна!

— Что вас поражает? Здесь все есть, а я вот работала в районе среди орочон, там палатка зимой и летом, снег и тайга.

Захотелось проникнуть в мысли девушки. Вместе с любопытством возникало волнующее желание сравнить себя с ней. Почувствовала странную зависть.

— Спасибо, что пришли проводить с нами Мотю.

— Я обязана. За что же меня благодарить, — сказала Поля, и удивление ее показалось неприятным: если бы не «обязана», не пришла бы.

Лидия намеренно холодно взглянула на собеседницу: «Да, пожалуй, такой неказистой нечего особенно бояться». Чувство превосходства перед низкорослой, невзрачной девушкой, безвкусно одетой, наполнило недобрым удовлетворением, словно в отместку за испытанную минуту назад зависть.

На кладбище среди высоких пней и таких же грубых крестов виднелась свежая яма. Барабан умолк. Процессия остановилась. Мишка, шедший в передней паре, оглянулся на вторую пару и прошептал: «Ставьте поаккуратней». Вытер рукавом пот с лица и, не зная, что делать дальше, отошел от гроба. Мамки по-хозяйски деловито принялись обсуждать порядок похорон.

Поля откашлялась.

— Я считаю — мы все одинаково относимся к расправе над этой женщиной, которая пала жертвой некультурности и преступности известной части приисковых рабочих. Произносить речей тут не приходится.

Лидия проглотила горечь: конечно, какие тут речи над какой-то Мотькой. Видно, только близкие способны по-настоящему проводить покойника до могилы, а для постороннего скучно, неинтересно, поскорее бы удрать…

Лидия взяла Мишку за руку.

— Иди, простись. Иди, — подтолкнула она его.

Но Мишка остался на месте. В его сознании мешалось настоящее и прошлое. Мотька вдруг приближалась, как живая, казалось страшной, нелепой ошибкой все происходящее. Лишними, совсем ненужными казались озабоченные, серьезные лица участников похорон. И снова Мотька таяла, расплывалась, исчезала…

Артельцы наложили крышку; застучал молоток. Через несколько минут шахтерские лопатки в ловких руках наметали на месте ямы продолговатый холмик. Люди молча стояли, не глядя друг на друга. Чувствовалась неловкость, будто что-то недосказали, недоделали. Поля попрощалась и ушла. За ней ушли артельцы. Мамки отошли в сторону и уселись на камни.

Китаец, до сих пор ни единым движением не напомнивший о себе, стоял возле барабана и глядел перед собой. Мишка, словно в забытьи, взглянул на холмик, Лидия взяла его под руку; они сделали несколько шагов, остановились. Кругом были кресты… «Под сим крестом покоится тело Аполлона Федоровича Федорова. Скончался 18 мая 1924 года, 40 лет от роду. Спи с миром, дорогой страдалец и вечный труженик тайги», тихим голосом прочла надпись на кресте Лидия и перевела взгляд на другую надпись. «Под сим крестом покоится Полосков Николай Николаевич, 1925 года, 29 июня погиб ни за что от руки злодея». Мишка поднял руку, словно смахнул с лица паутину. Эту надпись они с Мотькой читали вместе, зайдя однажды на кладбище во время прогулки на сопку Был солнечный, яркий, как сейчас, день. Камни испускали теплоту. Мотька обмахивалась зеленой веткой…

— Пойдем, Миша, — осторожно двинулась Лидия, но Мишка остался на месте.

Он глядел вниз на раскинувшийся прииск. Ему пришла мысль: если ворвется ураган в муравьиную кучу — в суматоху на разрезе — раздует и разнесет ее, уцелевшие будут продолжать бегать с тачками, торопливо скрести гребками, наматывать на валки канаты.

— Да, Миша, никому никакого дела нет до чужого горя, — сказала Лидия, угадав его мысли.