Золото

Петя ждал объяснения. Лидия чувствовала, что улыбка у нее помимо воли вышла виноватая. Лицо юноши просияло:

— Может быть, пойдем сейчас ко мне?

— Нет, Петя, мне некогда.

И только что проглянувшая радость исчезла. Петя отошел от Лидии, словно ему неприятно было идти с ней рядом.

Лидия взяла Петю под руку. Он покосился на нее, но прикосновение ее руки смягчило досаду и злость. Он смотрел на нее тем взглядом, который заставляет женщину опускать глаза.

— Ну, беги, устраивай свое радио, а то скажут — шляется с бабенкой, бездельничает.

— Пусть попробуют сказать.

Петя крепко прижал ее руку к себе, как бы говоря, что он не отпустит ее ни за что.

— Петя, ты подумай, стоит ли мне переселяться к тебе? Неловко перед товарищами. Я чувствую — не надо этого делать. Подождем.

Они стояли на тропе возле домиков, старатели обходили их по глубокому снегу. Оба замолчали. Она не решалась причинить ему страдание, не хватало мужества. Толкнула локтем и рассмеялась.

— Приходи поскорее со своей сопки, а то уеду опять на Белоснежный.

Петя схватил ящик и оживленно зашагал по проулку, ведущему на верхнюю дорогу, а она, как затравленная, стояла, оглядываясь по сторонам, и не знала — в самом ли деле вечером пойдет к нему в каморку, или, наконец, хватит решительности оборвать нелепые, лживые отношения, создавшиеся исключительно по ее вине.

9

Перед Лидией встал вопрос: где начинать свою работу. День ушел на то, чтобы устроить себе угол в Мишкином бараке, и на всякие личные мелочи. На второй день уже бегала по служебным делам. Вечером на вопрос Мишки: «Ну, как твои дела, Лида?» — рассказала, что сделано самое основное: она встретилась с Полей в конторе Алданзолото и проговорила с ней, стоя в коридоре, целый час. Лидия была в восторге от удачи. Поля предложила воспользоваться для женотдела пока школой, так как занятия там вечерние, а женотдел будет работать, как все учреждения, днем. Готова была расцеловать девушку и уже не обращала внимания на ее костюм с чрезмерно спущенным поясом. Поля принадлежала к тем людям, которые при более близком знакомстве заставляют совершенно изменить сложившееся о них представление. Лидия не могла оторваться от нее и только заботилась о том, чтобы запомнить все ее советы. У нее оказался большой опыт, несмотря на юные годы. К практическим повседневным вещам она подходила плотно, всецело отдавая им столько внимания и времени, сколько они заслуживали. Глядя на озабоченную девушку, невольно думалось: вот она бы сделала скорее и лучше. И казалось, что Поля не почувствовала бы никакого затруднения, во всяком случае, представить на ее лице отчаяние от неудачи было совершенно немыслимо.

Они расставались настоящими друзьями. Поля провожала Лидию с крыльца и заботливо напоминала, что к главноуправляющему надо зайти в начале занятий, когда у него мало посетителей, и непременно завтра же.

— Скажи, что мы уже сидим там и работаем, — и все дело.

Через неделю Лидия уже работала в женотделе. Маленький сосновый столик и два табурета составляли всю мебель отдела. Кого предстояло обслуживать, было ясно: мамок. Жены завов, техников, медперсонала — в счет не шли.

В условиях исключительно старательской стихии, непрестанной смены населения — задача сколотить хоть какой-нибудь актив представлялась чрезвычайно трудным предприятием. Лидия прошла из барака в барак; не жалела ни времени, ни сил на споры и доказательства. Тут-то ей и пригодилось знание приискового быта. Ее не удивляли брань и недоверчивость мамок. В результате в женотдел пришли самые любопытные бабенки, посидели полчаса и обещали заходить. Пришли еще раз и привели с собой подруг. Наметился актив. Но, несмотря на некоторый успех, Лидия нервничала. Ей казалось, что Поля сделала бы не так и, конечно, гораздо лучше. Однажды она откровенно поделилась своими мыслями с забежавшей на минутку девушкой. Поля покраснела от похвал, смущенно вытерла платком носик и принялась убеждать Лидию в том, что она, Поля, самая неудачливая в семье. Трое братьев окончили вузы, две сестры учатся: одна на медфаке в Москве, другая в Новосибирске в педвузе, и только она вышла такой серенькой.

— Наоборот, — говорила она, — я завидую всем и тебе, в частности. Другие как-то умеют жить ярко, а я не умею. Копаюсь где-то на задворках, как жук. Например, с этими детучреждениями для орочонских ребят. Вожусь с ними, как будто ничего другого нет на свете. Так дни и летят с утра до ночи. Так и с группой антирелигиозников. Наши еще туда-сюда, а вот китайцы. Один нарядчик — единственный из служащих Алданзолото китаец, — можешь себе представить, хочет непременно работать среди русских старателей, не желает идти к своим. В чем дело? Оказывается, стыдится своих земляков. Топчусь с ним на одном месте и ничего не могу поделать. А ты говоришь — у меня все просто и легко. Это только кажется. Я сдерживаюсь, не швыряю шапку наземь. Никто не обязан делать за меня.

Лидия искренно протестовала, готова была обнять девушку, но та серьезно продолжала: