— Сколько всего этих знаков?
— Не знаю, — Дитя Голода немного растерялся. — Я не считал… Наверное, четыре сотни.
Ну да, двадцать двадцаток. На самом деле, может быть, сколько угодно.
— Трудно подсчитать, владыка. Какими-то знаками он пользовался на каждой странице, а есть такие, которые появляются всего раз или два.
Я задумался. Мне, конечно, ближе буквенная письменность. Но эти иероглифы… я вдруг понял, что в отличие от письменности Ночки, знаки казначея будут равно понятны на любом языке. Могут стать международным языком.
— Как ты считаешь, это полноценная письменность? Можно ими записать любую мысль?
— Не уверен, — покачал головой мой агент. — Большая часть этих знаков — это обозначение вещей. Но есть и действия: «поделить», «принести», «наградить». Самые сложные знаки обозначают незримое: «долг», «дорогой», «везение».
— Везение?
— Ага, — Дитя Голода быстро порылся в пачке и ткнул в нужное место. — Вот этот значок… Я думаю, далеко не всё можно записать этими знаками, владыка. Способ Ийохали лучше.
— Ты помогаешь ей учить людей?
— О да! — парень, наконец, улыбнулся во всю ширь. — Многие хорошо учатся. Замечу: чем моложе ученик, тем легче он обучается.
Я кивнул.
— Продолжай! Это очень нужное дело. И составь мне список тех, кто хорошо научился писать. Я выделю этих людей.
Мы помолчали, оттягивая неизбежное.
— Ты нашел доказательства краж казначея?
Лицо Конецинмайлы потускнело. Он молча достал из сумки второй сверток. Развернул, разложил листы по стопочкам.
— Вот тут я записал конкретные кражи. Где-то есть пометки, от кого он получил, когда утаил.
— Он что, это записывал?!
— Нет, владыка. Я людей спрашивал, что-то на рынке всплывало, — Дитя Голода обратился к другой стопочке. — Тут просто пропажи. Были-были товары и куда-то исчезли. Или вдруг резко уменьшились. Хотя, записей о выдаче нет. Конечно, всякое могло случиться. Но Ннака очень умный, я не верю, что он мог не заметить пропажи.
«Ннака очень умный», — согласился я, нервно покусывая нижнюю губу.