Мюзик-холл на Гроув-Лейн

22
18
20
22
24
26
28
30

Близнецы плечом к плечу сидели на кровати, покрытой лоскутным одеялом, и смотрели на противоположную стену, увешанную выцветшими журнальными изображениями кинозвёзд и театральных артистов. Солнце, так долго скрывавшееся за преградой снежных туч, трудилось без устали.

Зимний полуденный свет, процеженный сквозь цветные занавески, наполнял комнату прохладным голубоватым свечением, будто бы пансион со всеми его крошечными комнатками-каютами, подушечками, безделушками и глиняными вазонами у входа медленно и неотвратимо погружался в воду. За тонкой стенкой слышались шаги, голоса – они сливались в уютный мерный гул, от которого клонило в сон и сами собой закрывались глаза.

– Знаешь, самое забавное во всём этом то, что на сцене она правдива как никогда. Там с неё слетают лживость и фальшь, там она настоящая. Там, уверен, ей бы и в голову не пришло солгать, что все её родные умерли и никого не осталось в живых.

– Я не успела тебе сказать: Лавиния жива, но потеряла много крови и очень слаба. Инспектор запретил пока говорить остальным.

– Что ты сказала?!

– Что ты сказал?!

Близнецы произнесли это одновременно и резко повернулись друг к другу. В зеркале на стене отразились их лица: обрадованное Филиппа и взволнованное, потрясённое Оливии.

– Лавиния жива? Что же ты молчала?

– Повтори, пожалуйста, что ты сейчас сказал?

– Проклятье, Олив, как ты могла промолчать?! Сказал что? – Филипп в недоумении нахмурился.

– Про Имоджен. Повтори!

Что-то в голосе сестры заставило Филиппа забыть о своём возмущении и послушно повторить:

– Я говорю, самое забавное заключается в том, что на сцене она никогда не лжёт. Если Имоджен играет роль, то ей веришь безоговорочно, такую силу она вкладывает в каждое слово, в каждый жест…

– Я поняла, – Оливия испустила вздох, полный невыразимого облегчения. – Так вот что Лавиния имела в виду!.. Господи боже мой, как же я сразу не догадалась!.. – она прикрыла лицо ладонями, склонилась к коленям и неразборчиво что-то забормотала, издавая хриплые стоны и раскачиваясь, как язычник в религиозной экзальтации.

– Олив, ты в порядке? Что с тобой? Ты, часом, не помешалась? – забеспокоился Филипп, с сомнением поглядывая на сестру.

– Нет, – Оливия резко выпрямилась, откинула волосы со лба и поправила сбившийся набок воротничок рубашки. – Наоборот, я наконец прозрела, – с некоторым пафосом заявила она, дрожа, словно в лихорадке.

Глаза у неё воинственно заблестели, и Филипп ещё больше встревожился.

– Что, скажи на милость, ты собираешься…

– Будь здесь, никуда из пансиона не уходи, – повернувшись к брату спиной, Оливия уже торопливо рылась в комоде в поисках свитера. – Ни слова о Лавинии. И скажи всем, что инспектор приказал никому до завтра не уезжать.

Когда она обернулась, Филипп внимательно на неё посмотрел.