– Именно так. Только не с небес, а из преисподней, – хрипло ответил иллюзионист. – Она не сразу узнала меня. Слишком я изменился за эти годы. А вот она…
– …А вот она была всё также прекрасна, – продолжила Оливия за него. – Всё также прекрасна, но теперь это был другой человек. Теперь её звали Люсиль Бирнбаум, и ей от вас было нужно только одно – молчание. И ещё, чтобы вы замолвили за неё словечко перед Филиппом и её взяли в состав труппы. И вы, Рафаил, сделали так, как она хотела. Вы ведь всегда делали так, как она хотела, не правда ли?
Он кивнул, не сводя с Оливии тёмных, блестящих глаз. В ярком свете прожекторов его лицо казалось нарисованным на афише и ничего не выражало – ни злобы, ни страха. Невысказанный вопрос повис в воздухе.
– Никто не рассказывал мне об этом. Я сама догадалась, Рафаил, буквально только что, когда лежала в этом чёртовом ящике. Имейте в виду, больше я в него не полезу! Признайтесь, нет никакого трюка с ослом. Вы просто заманили меня! Но зачем?..
– Я же сказал, это был эксперимент, – Рафаил пожал плечами без всякого раскаяния. – По примеру двойного ящика на пружинах можно сконструировать реквизит большего размера, в который войдёт осёл или другое некрупное животное. Мне нужно было проверить, как это выглядит со стороны, только и всего.
– Только и всего?! Только и…
– Как ты связала меня с Люсиль?
– Лавиния рассказала, как вы разорвали фотокарточку, которую хранили много лет. Этого потребовала Люсиль, верно? Она сменила причёску и цвет волос, но на старом фото её всё-таки можно было узнать, а она старалась быть крайне осторожной. И ещё гобелен. В вашей гримёрной висит гобелен с изображением Цербера, стерегущего выход из царства мёртвых. Трёхголовый пёс не позволяет умершим возвращаться в мир живых, и Люсиль, чью тайну вы обещали хранить, это показалось изящной шуткой. Думаю, что этот гобелен был первым, который она вытащила из бутафорской, а потом вошла во вкус и погрузилась в игру, распределив остальные между членами труппы. И это ведь вы, Рафаил, устроили маленький спектакль и, забрав её тело из полицейского участка, перевезли на кладбище Святой Хильды? Я думала, что это сделала Марджори, даже купила злополучные перчатки, чтобы её уличить, но это вы! вы не могли допустить, чтобы Люсиль погребли в общей могиле, и позаботились, чтобы она обрела покой, которого не знала при жизни. Нацепили женское пальто, шляпу, скрыли бороду шарфом – ну надо же, целый маскарад! – она всё ещё сильно на него злилась и говорила запальчиво, не щадя его чувств.
– Всё так, – признал иллюзионист, плечи его опустились, и от привычной сдержанности не осталось и следа. – Но кто же её убил? Кто?! Кто сумел её перехитрить?
Оливия поразилась тому, какая неподдельная горечь звучала в его словах, и каким постаревшим казалось его лицо – старый уставший фокусник на пепелище, не сумевший разгадать трюк соперника.
– Я выясню правду, Рафаил, обещаю. Я непременно отыщу…
Где-то в сумраке, сгустившемся за огнями рампы, хлопнула дверь, и на пороге, в ореоле рассеянного света, проникающего из вестибюля, появилась тёмная фигура в распахнутом пальто. К куполообразному потолку взметнулся крик Филиппа, многократно усиленный акустикой зала:
– Скорей! Лавиния убита!..
Носилки с телом Лавинии Бекхайм как раз вытаскивали из ванной комнаты, когда близнецы и Рафаил Смит вбежали в распахнутые настежь двери пансиона на Камберуэлл-Гроув. На тело актрисы набросили фланелевый халат, и на светлой ткани в алых маках стремительно распускался ещё один цветок, ярче прочих.
Возгласы ужаса, всхлипывания, неразборчивый гул голосов – и над всем этим тонкий и жалобный плач, источником которого, как вначале подумала Оливия, являлась горничная Элис, с отчаянием хватавшаяся за испуганную миссис Сиверли, но вскоре ей стало ясно, что эти звуки вырываются из груди Арчибальда Баррингтона.
Загораживая узкий проход, он, пошатываясь, хватался то за носилки, то за руки констеблей, сам, казалось, не замечая рвущихся из груди рыданий. Рафаилу с Филиппом пришлось силой отвести его в гостиную, где всё ещё крутилась заевшая пластинка с весёлой песенкой о Джимми-морячке, и, когда музыка смолкла, ко всему прочему прибавилось шаркание и пыхтение констеблей, старавшихся развернуть носилки, не задев шаткие столики с вазочками и этажерки со всякой дребеденью. Опомнившись, Арчи затих и сделал попытку встать, но Рафаил склонился к нему и заговорил быстро и убедительно, положив обе руки ему на плечи.
Носилки погрузили в машину, и один из констеблей вернулся в дом, по-хозяйски заперев дверь на оба засова.
– Хм, – откашлялся он, обводя взглядом толпу перепуганных артистов. Констебль Дигнам был не так уж юн, но сейчас, оставшись без руководства, несколько растерялся. – Кто из вас… э-э-э… миссис Салливан? – спросил он, старательно скрывая своё замешательство.
– Миссис Сиверли, если позволите, – хозяйка пансиона передала повисшую на её плече горничную Мамаше Бенни и шагнула вперёд. Взгляд её сквозь стёкла очков в стальной оправе был так суров и холоден, словно именно констебль был повинен в том, что её приличный во всех отношениях дом стал объектом интереса полиции.
– Я попрошу вас собрать всех жильцов в гостиной, мэм. Сколько всего человек проживает в вашем пансионе на данный момент? – констебль вынул из кармана блокнот.
ebooksa