— Криминальные? — удивилась я. — У нас скорее медицинская сфера. Или, вернее, — социальная психология.
— Вот об этом, Славочка, как раз и расскажете нам. Собственно, вы представите только одно звено пестрого коллажа. Так сказать, зарисовка на тему «Так жить нельзя» и «Свет в конце тоннеля».
Я вспомнила случай с самоубийцей, исполнявшим гимн и кое-какие примеры социальных «сдвигов».
— Нет, Боже упаси, никакой политики. Меня интересует психология нашего раздавленного, расплющенного, но все-таки живого человека… Его связь с культурным наследием нации, проблески нравственной преемственности, — фантазировал Никита, вопросительно глядя на меня. — Хорошо бы нечто дамское, про любовь и страсть…
— Про любовь? В смысле продажном или поэтическим?
— Хорошо бы во взаимосвязи, в диалектическом единстве: высокое и низкое, вечное и преходящее…
— У меня был один пациент… Самоубийца на почве неразделенной любви… Все классику цитировал.
— Старик, урод, шизик, наркоман?
— Нет. Вполне нормален, молод… Мы, правда, не встречались, но собеседник интересный. Учился на филфаке.
Глаза Никиты заинтересованно блеснули.
— А нельзя его поснимать? Ну, во время беседы с вами?
— По телефону?
— Нет, как бы здесь, в студии.
Я быстро прокрутила в уме варианты и пришла к отрицательному ответу.
— Думаю, он не согласится откровенничать на экране… Хотя, пристрастие к позерству у Юла есть.
— Юл? Это — юный ленинец?
— Это Юлий. Его родили в годы повального диссидентства и увлечения скрытыми аналогиями с римской историей.
Я обещала Никите в ближайшие дни связаться с пациентом. И лишь дома поняла, что не знаю ни его адреса, ни телефона. Собственно, проблема пустяковая, тем более, с возможностями Сергея.
Следующим вечером я в раздумье сидела у телефона с полными данными интересующего меня лица. Зачем мне это все? Почему я хочу вытащить в передачу незнакомого и даже не очень-то симпатичного мне парня — позера и слюнтяя? Возможно, протягиваю ему очередную «соломинку», чтобы отвлечь от навязчивой идеи, а может, сама цепляюсь за чужую беду, спасаясь от собственной? Ни то, ни другое. Я уже разделалась с навязчивыми воспоминаниями, а в серьезность трагедии Юлия не слишком верила. Хотя, как знать? Сейчас наберу его номер, и кто-нибудь скажет мне самое страшное…
Я тщетно звонила Юлию Викторовичу до глубокой ночи. Утром, набирая его номер, я была уже почти уверена, что мой пациент либо в тюрьме, либо в больнице.
ebooksa