Розовая мечта

— Геннадий. Меня зовут Геннадий Николаевич. Тогда — до встречи.

Все это меня насторожило. Я привыкла, что у Сергея бывали неожиданные «командировки», но он обычно находил возможность предупредить об этом. Страх за его жизнь давно стал привычным, как у жены летчика или милиционера. Но иногда что-то темное, похожее на дурное предчувствие, поднималось из глубины души. К счастью, опасения меня почти всегда обманывали — их было гораздо больше, чем плохих происшествий в реальности. Да и Сергей умело наигрывал спокойствие и беспечность, не давая почувствовать, как тревожится за меня. Вначале он категорически восстал против моей работы в ночную смену, но я настояла, объясняя, как боюсь всяких преувеличений. Ведь отправляются же домой в двенадцать ночи другие женщины та же хрупкая Алла и даже эффектная, яркая Зойка.

Сегодня они разбежались чуть раньше, не дождавшись результатов моих переговоров с «охранником» Геннадием. Я вышла к пустынной стоянке и сразу же увидела свой припорошенный снегом автомобиль. «Придется отогреваться и подождать, пока стает снег. Зачем только этого мужика Сергей ко мне привязал — будет ждать теперь битых полчаса на морозе», — подумала я, отпирая дверцу, и тут же увидела темную фигуру, двинувшуюся ко мне из подворотни. Не успев перепугаться, я узнала в мужчине Юла.

— Фу! Кто же приходит к доктору в полночь? Вы испугали меня. Садитесь. — Я распахнула дверцу рядом. — Слишком холодно стоять на ветру.

— А кто, интересно, позволяет такой женщине бродить в темных переулках в полночь и в норковом жакете? — Он сел рядом и я включила печку.

— Это обычная синтетика. — Соврала я. — А здесь, за углом милицейский пост, а вон там — круглосуточное кафе. Место далеко не пустынное… Зачем вы пришли? Может, вас-то мне и надо бояться больше всего?

— Не знаю. Просто было ясно — если не увижу вас — не усну, а тихо сойду с ума. — Он сказал это так тихо, что я не была уверена в правильности услышанного. Возможно, мне это только показалось.

Юл сжался на сидении, опустив голову и спрятав руки в карманы куртки. Под воротником не было шарфа и я физически ощутила, как он продрог. Второй раз я увидела этого парня и снова меня поразило чувство его неуместности в зимней, разбойно-деловитой Москве. От него исходило ощущение холода и одиночества. Как от потерявшей хозяина собачонки. Заблудился во времени. Он был «человек не отсюда».

— Куда тебя подвезти? Ведь ты сменил адрес?

Неожиданно для себя я перешла на «ты». Это был дружеский тон опекуна, старшего товарища. Юл враждебно глянул на меня и поморщился:

— Не надо меня жалеть. Сейчас все очень хорошо. Я живу на беговой, зарабатываю деньги. Только подвозить меня не стоит, лучше постоим ещё так минут пять, ладно?

— Да это же по пути! Сделаю совсем небольшой крюк — мне надо к «Соколу». — Обрадовалась я и включила подогрев стекла — оно тут же стало сухим и прозрачным. Из снежного домика мы словно выбрались в темный зимний город. — К сожалению, я не могу задерживаться — меня ждут.

Мы ехали молча. Я хоть и делала вид, что внимательно следила за почти пустой дорогой, но точно знала, когда мой спутник смотрел на меня. Вначале он делал это мимолетно, исподтишка. Но, убедившись, что я занята дорогой, подолгу останавливал на моем задумчивом профиле серьезный, печальный взгляд.

— Что, все сожалеешь об исчезнувшей седовласой докторице? — Не без кокетства поинтересовалась я.

— Вас не затруднит опять перейти на вы? Нет, нет — это не от высокомерия… От желания сохранить дистанцию.

— Согласны с вами, Юлий. Дистанция — вещь совершенно бесплотная, но очень существенная.

— И возбуждает. Больше всего на свете я хочу поцеловать вас.

Я чуть не выехала в заледеневшую колдобину. И не потому, что была шокирована неожиданностью. Уже минуту назад, услышав просьбу перейти на «вы», я знала, что за ней последует именно эта фраза.

— Фантастика! То ли я становлюсь экстрасенсом, то ли и в самом деле успела хорошо изучить вас.

Притормозив у обочины, машина остановилась с работающим мотором. Я повернулась к своему спутнику, заново изучая его. И могу похвастаться, что не было на свете лица, которое мне сейчас могло бы понравиться больше. В желтом свете фонаря, вздымающегося над голыми липами, в снежном вихре, закружившем сразу же вокруг притихшей машины, все казалось нереальным. И необычайно торжественным. Его лицо медленно приближалось — я видела только глаза, неотрывно вглядывающееся в мои, чувствовала едва ощутимый запах снега от влажных волос. Руки Юла скользнули по моим плечам вверх, к затылку, пробрались в теплые недра за меховым воротником… Я откинула голову на спинку кресла и опустила веки. И ещё успела удивиться редкому сознанию безошибочности происходящего. Сейчас, этой ночью, в беспросветном скоплении случайностей, я делала именно то, что было мне предначертано на роду Забытое чувство ранней юности, когда все, происходящее с тобой, становится чудом, а каждый целующийся мальчик — единственным.