— Можешь не снимать. Я закрываю глаза на это невинное хищение.
Зная щепетильность Юла, я смолчала о желании делать ему сюрпризы. Я хотела бы увидеть его в новом костюме и куртке, которые сама выберу, в новом доме и собственном автомобиле. Только все это он должен был заполучить от жизни сам и продемонстрировать мне, как боевой трофей. Я вздохнула, подумав о том, что слишком размечталась, и, увы, как ни восторженно воспринимаю данную нам в виде комнаты Юла материальную реальность, я все же мечтаю о её усовершенствовании. — Чертовски приятно совершенствовать свой мирок — содрать эти застойного времени обои и шторы, поставить вместо торшера с прогоревшим пластиковым колпачком нечто стильное и уютное, заливающее комнату теплым золотистым светом…
— А это — она. — Юл открыл вытертый дерматиновый футляр и я увидела в продолговатом гнезде тускло и равнодушно блеснувшую бритву, лезвие которой тронули пятна ржавчины.
— Убери. — Я отдернула руку. — Нет, лучше дай её мне, я выкину этого монстра. Захороню.
— Она теперь безопасна, Слава, как пистолет Каплан, хранящийся в музее Ленина. — Юл захлопнул и убрал футляр.
— А, кстати, где твоя пушка?
— Надежно спрятана. Такие вещи не держат в дамских шкатулках.
— Там держат, насколько я помню, заколку изменившей дамы сердца и её окурок, «окровавленный» помадой… — Не удержалась я от укола.
— Теперь начала подбираться новая экспозиция — перчатка, вот это меню из кафе «Посиделки» и, увы, Слава, я намерен конфисковать твой бюстгальтер!
— О, нет! Лучше возьми «Вольво». Автомобиль, по крайней мере, меньше. — Вцепилась я в прелестный кружевной бюстгальтер размера 4С.
— Это мой любимый размер. Из него получатся две тюбетейки.
Мы подрались, катаясь в обнимку по дивану, до тех пор, пока наши воинственные действия не стали похожи на нечто другое. Теперь схватка продолжалась на полном серьезе и сквозь мутный свет догоравшего мартовского дня в моем сознании вспыхивали с поразительной яркостью зарисовки раннего стамбульского утра. — Шершавый теплый камень, вдавливающийся в спину, матово-сизое небо, охватившие все — от колючего татарника у моих поднятых колен до смуглых узких бедер, бешено двигающихся между ними…
— У тебя было много девушек? — Спросила я своего мальчика.
Раскинув руки, он возлежал в приятном забытьи, подставив теплу раскаленного рефлектора обнаженное, утомленное любовью тело. При видимой закомплексованности этот парень был удивительно раскован в интимном поведении, не делая попыток скрыть свою наготу даже за «обеденным столом». Я с удовольствием убедилась — стесняться ему было нечего. Юл, заявлявший по телефону о своей непривлекательности, был совершенством. В его гармоничном сложении удивительным образом сочеталась хрупкость и сила, тонкокостный аристократизм и мужественная мускулистость. Этого, конечно, не могли не заметить другие представительницы прекрасного пола.
— Ты неправильно ставишь вопрос, доктор… — Пробормотал он, словно сквозь сон. — Главное, не сколько, а какие. И не реальное количество и качество, а желаемое… Я хотел нравиться сразу всем и всегда — сколько себя помню — бабкам, тетям, дедушкам, милиционерам, дворникам. Девочек стал выделять лет с пяти и для них выпендривался, как мог. Лет до тринадцати я считал себя «литературным сатиром», то есть придумывал страстные истории, не рискуя испытать свои возможности в действии… Мой первый сексуальный опыт, доктор, увы, был крайне удачен. Меня соблазнила учительница музыки, которую я называл по имени-отчеству и считал ровесницей своей бабушки. Я брал уроки на дому. Аделия Карповна была одинока. Не считая кота персидской национальности. Боже, как на неё действовал Шопен! А на меня — её тяжелые, жаркие груди, которыми я был прижат к ковру у ножек фортепиано. Вначале я немного испугался и, чтобы не подать виду, рассматривал латунные педали, отполированные её туфельками, кота, равнодушно глазевшего на происходящее… Но она что-то знала… Что-то важное, помимо музыки. Наверно, законы гармонии и этого перехода от форте к пиано… Я так увлекся, так бесновался, что не хотел потом уходить… Я многому тогда научился, в четырнадцать лет. А потом был долгий перерыв… — Юлий замолчал, не желая продолжать, но я решила сразу покончить с тайнами, намереваясь чуть позднее наградить Юла собственными откровениями.
— Она тебя бросила?
— Моя огненная Аделия оказалась ведьмой… Однажды, когда мы были уже готовы приступить к необязательной программе музыкального обучения, мою учительницу навестил некто. Застегивая на груди блузку, она поспешно выпроводила меня в спальню. Я затаился, боясь шелохнуться, но из комнаты доносились непонятные звуки. Никто не говорил, но шумно двигали мебель. На цыпочках я подошел к двери и прильнул к щели. Увиденное потрясло меня. Здоровенный мужик смуглой масти трахал на столе задыхающуюся от возбуждения женщину. Его спина, плечи, ноги, густо поросшие кудрявыми волосами, странно контрастировали с полным белым, обмякшим как тесто телом. Голова Адели свисала, белесые кудряшки прилипли ко лбу, глаза закатились в истоме. Но она увидела меня и позвала задыхающимся голосом: «Иди сюда, детка… Иди, посмотри, что он со мной делает… Вот, вот, вот как надо…» Она захлебывалась и, наконец, закричала…
Я не помню, как выскочил из спальни и всадил в плечо гиганта свой маленький и тупой перочинный нож…
Все, конечно, замяли. Я заболел чем-то инфекционным, кажется, свинкой. Уроки музыки кончились. Но когда через несколько месяцев я попытался вступить в контакт со своей сверстницей, у меня ничего не вышло…
Я прижала его к себе:
ebooksa