Замок Орла

Грот, где Варроз, Лакюзон и Гарба думали укрыться, – в Юрских горах он и по сей день известен как Варрозова пещера – располагался в семидесяти-восьмидесяти футах над рекой, вровень с серединой скалы, на которой стоял Шан-Сарразен. Добраться туда можно было по довольно крутой тропинке, едва проторенной козами да пастухами, к тому же местами она пролегала сквозь заросли кустарника, а местами была завалена камнями, обвалившимися сверху.

Вход в грот был узкий и низкий – от силы пятнадцать или двадцать футов в ширину. Он вел в высокую и просторную сводчатую залу, за которой располагался узкий проход во вторую пещеру, тупиковую.

По слухам, когда-то в скале был проход и вел он прямиком в Шан-Сарразен. Но громадная каменная глыба, оторвавшаяся от свода, – сдвинуть ее с места не смогла бы и сотня человек, реши они разом взяться за дело, – напрочь завалила этот проход, если, конечно, он там был на самом деле.

Даже днем, когда все видно, как на ладони, и ничто не мешает подъему, было трудно, скажем прямо, добраться до грота. А посему судите сами, каково пришлось трем нашим друзьям, тем более что один из них нес на плечах тяжесть, а другой был ранен и страдал от невыносимой боли.

Однако, как верно подмечено, твердая воля способна и горы свернуть – и Лакюзон, Варроз и Гарба добрались-таки до заветного грота, ни единым звуком не выдав себя серым, которые шли за ними по пятам.

Что верно, то верно, горцы из повстанческих отрядов не раз прятались ночами в обеих сводчатых камерах грота. Они оставили там кучу соломы. Горба собрал эту солому и соорудил из нее некое подобие ложа, чтобы уложить Варроза.

– Ну как, полковник, вам лучше? – спросил Лакюзон.

– Нет, сынок, страдания мои безмерны, я потерял много крови, и силы оставляют меня… я уже не жилец.

– Во имя неба, полковник, не говорите так!

– Отчего же, коли так оно и есть. Я просил Бога соединить меня с Маркизом, и он, похоже, внял моей мольбе, так что, наверно, придется тебе, бедный мой Жан-Клод, похоронить нас обоих, священника и меня, в одной могиле. Только вот хотел я умереть как солдат, в честном бою, а не в стычке с разбойниками, затравленный, как лис.

– Вы огорчаете меня, полковник. Не смейте думать о смерти! Вы будете жить.

– А я думаю иначе, сынок. Будь сейчас светло как днем, ты бы сам увидел: кровь льет из меня ручьем…

– Мы остановим ее.

– Как?

– Я чем-нибудь зажму вашу рану, перебинтую…

– К чему все это?

Не обращая внимания на полное безразличие Варроза к собственной жизни, капитан оторвал несколько клочьев от своей одежды и как мог зажал страшную рану старика.

Но пуля, раздробив ему плечо, как видно, пробила и артерию – и кровотечение, хоть его и удавалось остановить ненадолго, возобновлялось опять, и повязки снова и снова быстро пропитывались кровью.

Лакюзон, потеряв всякую надежду, в отчаянии уронил голову на грудь и прошептал:

– Боже, сжалься же над нами!