Обезьянья лапка

22
18
20
22
24
26
28
30

— Вот именно что будет, — возразила сестра с поразительной энергичностью. — Как знать, вероятно, я смогу иногда возвращаться сюда. Я столько лет прожила в этом доме и совершенно уверена, что вновь его увижу. Я вернусь. Вернусь, чтобы наблюдать за вами обеими и уберечь от невзгод.

— Какой вздор! — воскликнула Табита, которую совсем не тронула забота сестры о ее благополучии. — Твои мысли где-то далеко. Ты прекрасно знаешь, что я не верю в подобное.

Урсула вздохнула и жестом позвала Юнис, которая беззвучно плакала подле кровати, обняла ее слабыми руками и поцеловала.

— Не плачь, дорогая, — в бессилии произнесла она. — Пожалуй, так даже лучше. Жизнь одинокой женщины не имеет смысла. У нас нет ни надежды, ни желаний. У других есть счастливые мужья и дети, но мы в этом забытом месте лишь состарились. Я буду первой, но вскоре и ты последуешь за мной.

С облегчением осознавая, что ей еще только сорок, а на здоровье она никогда не жаловалась, Табита пожала плечами и слабо улыбнулась.

— Я буду первой, — повторила Урсула уже другим, странным голосом, и ее тяжелые веки медленно опустились, — но я вернусь за каждой из вас по очереди, когда придет время. Тогда я провожу вас туда, куда ухожу сейчас сама.

Как только она это произнесла, мерцающая лампа вдруг погасла, словно по мановению чьей-то руки, и в комнате воцарилась темнота. У изголовья кровати раздался странный удушливый кашель, и, когда охваченные дрожью женщины вновь зажгли свет, стало ясно, что Урсула Мэллоу отошла в мир иной.

Той ночью живые обитатели дома держались вместе. Покойная свято верила в существование призрачной грани, которая, по слухам, лежит между миром живых и мертвых, и даже невозмутимая Табита, слегка встревоженная событиями той ночи, не могла не признать, что сестра права.

Утром их страхи развеялись. Солнце украдкой заглянуло в окно и озарило измученное лицо землистого цвета, подчеркнув его благородство и хрупкость. И все, кто видел его, недоумевали, как нечто настолько спокойное и безмятежное могло вызвать страх. Несколько дней спустя тело переместили в тяжелый гроб, который в мастерской деревенского плотника давно считался лучшим из всех. Затем медленная траурная процессия, возглавляемая четырьмя носильщиками, торжественно проследовала через болота к семейному склепу в старой серой церкви, и останки Урсулы поместили рядом с прахом ее отца и матери, отправившихся в тот же самый путь тридцать лет назад.

Когда сестры медленно брели домой, Юнис поймала себя на мысли, что день странный и необычайно спокойный, простирающееся вдаль болото кажется более мрачным и неприветливым, чем обычно, а рев моря — более удручающим. У Табиты не было таких мыслей. Большая часть собственности покойной досталась Юнис, что терзало алчную душу Табиты, и сестринское чувство сострадания к умершей заглушала жадность.

— Что ты будешь делать с деньгами, Юнис? — спросила она сестру, когда они сидели за чайным столом.

— Оставлю все как есть, — медленно ответила Юнис. — На жизнь нам обеим хватает, а дивиденды я направлю в детскую больницу.

— Если бы Урсула хотела отдать их больнице, — сказала Табита низким голосом, — она бы сама это сделала. Удивительно, почему ты совсем не уважаешь ее выбор.

— Что же ты предлагаешь? — поинтересовалась Юнис.

— Хранить их, — произнесла сестра с блеском в глазах, — хранить.

Юнис покачала головой.

— Нет, — сказала она, — деньги будут переданы больным детям, но я не трону основной капитал, и, если я умру раньше тебя, он достанется тебе, а ты сможешь распорядиться им как тебе угодно.

— Ну, — прошипела Табита, с большим трудом подавляя гнев, — не думаю, что Урсула хотела бы, чтобы ты так поступала, и уж точно она не сможет спокойно лежать в гробу, пока ты соришь деньгами, которые она так усердно берегла.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросила Юнис, и губы ее побледнели. — Ты пытаешься меня запугать. Я думала, ты не веришь в такие вещи.

Табита не ответила и, избегая вопросительного взгляда сестры, придвинула стул к камину, сложила на груди худые руки и приготовилась вздремнуть.