Ее андалузский друг

Йенс сел на кровать. Его взгляд упал на картину, призванную изображать собой образчик современного искусства. На ней был нарисован черный треугольник, парящий в воздухе над голубым кубом. Даже эта картина сейчас действовала ему на нервы.

Улегшись на спину, он уставился в потолок. В последнее время все шло не так, как ему хотелось, усталость стала запредельной, воля начала отказывать. Йенс сделал выдох и закрыл глаза. Он проснулся рывком через пятнадцать минут — во всяком случае, ему так показалось. Однако эти пятнадцать минут продолжались, как выяснилось, много часов.

Приняв душ, Йенс наскоро позавтракал и двинулся в обратный путь. Прошла целая вечность, прежде чем он переехал мост Эресундсбрун.[22] Нервы расшалились, ибо в машине у него лежали два ящика с автоматами. Он сделал то единственное, что ему оставалось: посмотрел по-скандинавски честными глазами на бородатого шведского таможенника в фуражке с козырьком. К счастью, этого оказалось достаточно — бородатый отдал честь двумя пальцами, словно показывая: «С тобой все в порядке!». Йенс без проблем миновал таможню, однако всю дорогу до Стокгольма ему было очень не по себе. Он подумал, что нервы у него совсем ни к черту. Что это — стресс, возраст или осознание того, что он в своей взрослой жизни слишком долго играл с огнем и скоро всерьез обожжется?

Еще через несколько часов Йенс подъехал к Стокгольму, довольный тем, что, по крайней мере, жив. Вместо того чтобы повернуть к центру города, он поехал на север, свернул у Дандерюдской церкви и проехал мимо здания гимназии. Позади нее, среди сосен редкого елового леска и уродливых офисных зданий Йенс с давних времен арендовал небольшой склад.

Там он выгрузил свои ящики с оружием и обнаружил карманный фонарик, который искал несколько лет, — тот висел на крючке в дальнем конце складского помещения. Йенс любил этот фонарик. Не слишком большой, не слишком тяжелый, отличный луч, к тому же красивый дизайн — серебристый алюминий, просто идеальная вещица. Покрутив его в воздухе, Йенс ловко поймал его за рукоятку, запер за собой дверь и почувствовал, что настроение немного улучшилось: то ли от того, что он снова оказался дома, то ли от того, что он нашел свой любимый фонарик.

София выехала из ворот задним ходом, сделала два круга вокруг квартала, чтобы проверить, не изменилось ли что-нибудь, но ничто на это не указывало. Затем она двинулась в центр — проехала по всей Биргер-Ярлсгатан до Энгельбрехтсгатан и спустилась в парковочный гараж, где оставила машину. Выйдя из гаража, прошла несколько домов в сторону площади Энгельбрехта, вставила карточку в телефон-автомат и набрала номер.

— Да?

— Это снова я.

— Привет.

Она сделала паузу, чтобы дать ему возможность что-нибудь сказать, однако он молчал.

— Ты уже дома?

— Да.

С ним было исключительно трудно разговаривать по телефону — он говорил лаконично, и по его голосу невозможно было понять, в каком он настроении.

— Мы можем встретиться?

Двадцать минут спустя они встретились на Страндвеген, на набережной. Йенс уже сидел на скамейке, когда она приблизилась к нему. Увидев ее, он поднялся, держась на расстоянии, — не обнял, даже не пожал руку. Ее это очень устроило.

Они снова уселись на скамейку. Вечер был теплый. На нем были джинсы, тенниска и кроссовки. На ней — тот же набор, но в женском варианте. Вокруг гуляли люди, кто-то трезвый, кто-то пьяный. Несмотря на рабочий день, в городе кипела жизнь. София достала пачку сигарет, распечатала и достала одну.

— Хочешь?

Йенс взял сигарету, она раскурила свою и протянула ему зажигалку. Они сделали по несколько затяжек, потом София указала на «Странд Отель» по другую сторону воды:

— Здесь я когда-то работала.

Отель сиял роскошью.