– Нет, с другим, с Ульфом.
– Гм, – кивнула Марианне. – Ульф, говоришь… И что ты хочешь от него?
Антония пожала плечами.
– А он что?
– Он добрый, умный и боится близости. Это похоже на меня.
– Минус доброта и ум в таком случае, – сказала Марианне.
– Да, минус доброта и ум, конечно же.
– Ты достойна любви, Антония. Бери ее, если она придет.
– Если придет – обещаю. А с бизнесом как?
– Не могу жаловаться. Многие борются за выживание.
– Это правда.
– Гребаная страна.
– Ну, как посмотреть.
– Нет, гребаная страна, как ни посмотри. Во всем появилось что-то социально-расистское, нацизм всеобщего благоденствия. Просто слов нет! Был бы жив Ассар, он задал бы всем тупым расистам. Зуб даю! Он просто ненавидел мелочность и идиотизм, которые теперь разъели страну. Это неправильно, абсолютно.
Антония выжидала. Марианне вот такая – вспыльчивая и красноречивая, с каким-то удивительным политическим пафосом, при том что бо́льшую часть жизни была преступницей. Она говорила без остановки и от собственных слов заводилась еще больше. Говорила о проклятых социалистах, которые в семидесятые и восьмидесятые подтолкнули ее и ее супруга Ассара на путь преступности своими негуманными налогами. Говорила об умственно отсталых тупых расистах из социал-демократов, о скрытых фашистах из народной партии, вредных коммунистах, больных на голову феминистках и анальных зеленых и так далее.
Так продолжалось пять минут, пока Марианне не закончила речь. Она тяжело дышала.
– Спасибо за воду, – сказала Антония и встала.
Марианне выпятила губы, как будто в эту секунду пожалела о сказанном.
– Вот как-то так.
Антония задвинула стул.