Видя тревогу старика, Брут едва сдержал улыбку:
– Я не собираюсь бередить старые раны. Единственное, чего я хочу, – убраться подальше отсюда. Я ее не побеспокою.
Только теперь, когда Таббик расслабился, Брут понял, что старик страшно нервничал. Собеседники мирно помолчали, потом Брут отхлебнул вина и слегка поморщился.
– Кислятина, – пожаловался он.
Мастер пожал плечами:
– Стал бы я греть хорошее вино. Однако и это неплохо пробирает.
И вправду, горячее крепкое питье ослабило путы, стягивавшие Бруту грудь. В какой-то момент он даже пытался сопротивляться, не желая терять ни единой капли переполняющего его гнева. Чувством ярости он обычно наслаждался – оно рождало ощущение свободы. А когда ярость уходила, приходило сожаление и раскаяние. Брут вздохнул и протянул чашу хозяину, чтобы тот вновь ее наполнил.
– Не похож ты на человека, который только-только вернулся домой.
Таббик словно говорил сам с собой, а не с гостем.
Брут посмотрел на ювелира и понял, как сильно устал.
– А может, наоборот – похож.
Таббик высосал осадок из своей чаши и деликатно рыгнул в ладонь.
– Не припомню, чтобы ты был из тех, у кого случаются затруднения. Какая у тебя беда?
Брут досадливо проворчал:
– А тебе не приходит в голову, что я просто не хочу рассказывать?
Старик развел руками:
– Можешь допить и уйти, дело твое. Это ничего не изменит – я тебе всегда рад.
Он повернулся к Бруту спиной, поднял котелок и принялся опять наполнять чаши. Брут слушал, как булькает темная жидкость.
– Оно вроде крепче стало, – заметил Таббик, заглядывая в котелок. – Хороший розлив.
– А ты никогда ни о чем не жалел, старина? – спросил Брут.