– Я все передам руководству – при этом, Кабая посмотрел на часы, как бы давая понять что спешит.
– Я бы хотел, чтобы вы передали руководству еще одно – сказал Николай – в Республиканской Гвардии и даже в президентской охране есть наши люди. Коммунисты, которые действительно преданы коммунистическим идеалам. Если учесть то, что произошло в последнее время – можно ожидать волны расправ с ними. Мы должны либо поддержать их либо даже вывезти из страны. Если мы хотим работать с ними – нужно готовить связи, кураторов – я один не справлюсь, и у меня другие задачи.
– Я все передам руководству, товарищ Зарубин – сказал Кабая уже с явным раздражением в голосе…
На улице – по-прежнему пекло солнце.
Николай вышел, осмотрелся. Его Вольво был припаркован дальше – далеко, но все таки было видно. Н улице ни души – жара. Либо за ГКЭС не следили, либо следили, но делали это лучше, чем за советским посольством.
Дойдя до машины, он сел в нее. На душе было хреново… он понимал, что и он, и все они вляпались по полной. Но когда был Бахметьев – он мог доверять хотя бы своему куратору – тот был афганцем, как и он сам. Теперь – и куратору доверять нельзя.
Мимо – прошел автомобиль, и он совершенно случайно – заметил за рулем Кабаю. И сам не зная зачем – он вывернул руль и поехал следом…
Слежка – привела его к отелю Палестина, с которым у него было связано немало приятных воспоминаний… и немного неприятных. А вот то, что ему удалось увидеть там… вот это – навело его на… определенные размышления.
Очень нехорошие размышления.
Первое, что он увидел – женщину. Ту самую, которая в свое время ему угрожала – он хорошо ее запомнил. И Кабая – говорил с ней в вестибюле отеля.
С тех пор, как Николай занялся своим неприятным и не совсем законным делом – шпионской деятельностью в чужом государстве – по совету Бахметьева он всегда имел рядом с собой, в машине кое-что, чтобы быстро изменить внешность. Когда Кабая пошел в отель – он быстро переоделся – вместо выгоревшей полевой куртки надел почти новую, из хорошего хлопка, которую носили находившиеся в Ираке во множестве палестинские федаины – Саддам заигрывал с федаинами. Голову – он замотал арафаткой – стиль Арафата, бело-красный платок в клетку, а как его правильно наматывать – ему показали его друзья из Интербата. Глаза он защитил солнечными очками – если в Союзе солнечные очки привлекали внимание, то здесь их носили все, потому что солнце и в самом деле было очень и очень ярким. В таком виде – он прошел в отель, как он сам считал, незамеченным, сунув на входе кому надо обязательную купюру.
Потом – Кабая и женщина поднялись наверх. Идти за ними или спрашивать у обслуги отеля, кто это такие, он не рискнул – в отеле Палестина ничего не остается тайным.
Поэтому – он вышел из отеля, вернулся в машину и стал ждать, подыхая от жары в душегубке, которую представляла собой стоящая на улице машина. Но он чувствовал, что что-то не так – и намеревался довести игру до конца.
Вознаграждение – пришло быстро. Поскольку он всегда носил при себе половинку бинокля – тоже старая, еще с Афгана привычка – он мог хорошо просматривать вход. И примерно через полчаса – он увидел белый Мерседес, и садящегося в него человека в гражданском.
Но он знал этого человека – потому что тот, как и он сам – был в Ближнем круге. Это был один из людей, которые были вхожи к Саддаму, он видел его, хотя и не знал по имени. Один из руководителей местной контрразведки.
Что он делал в отеле?
Словно отвечая на этот вопрос, через пять минут появился и Кабая. Оглядевшись, как в дурном шпионском фильме – сел в свою машину.
Вопросы требовали ответов…
Они снова ехали друг за другом. Иракская сиеста, оцепенение, в которое Багдад впадал из-за жары – заканчивалось, но время еще было.