— Ну, сперва я попросту держал пенисы у себя дома. Но мне постоянно твердили, чтобы я сделал коллекцию доступной. Однако всё оказалось не так просто — ведь я по-прежнему учительствую, причём на полную ставку. Пока в 1997 году нам не предложили это место. Поначалу мы делили его с небольшим трикотажным ателье. Начинал я с 63 экспонатов. Сейчас их 148. Коллекция выросла довольно быстро.
Я почувствовал себя достаточно уверенно и решил немного обнаглеть:
— Единственный музей пенисов во всем мире! — с выражением продекламировал я. — А почему вы так уверены, что он единственный?
Мистер Хьяртарсон ощетинился в притворном гневе:
— Почему? Сам не знаю! Как-то меня познакомили с одним англичанином, но тот собирал исключительно кости. Ведь у довольно многих животных в пенисе присутствуют кости. Вы, кстати, в курсе? — Я солидно кивнул: так, словно знал об этом ещё с рождения, а не выяснил всего десять минут назад. — В общем, у него была коллекция костей. Но и только!
Мой собеседник рассмеялся. В его смехе смешались и жалость, и ужас, и неверие:
— Только кости!
Я тоже засмеялся и покачал головой. Я больше не нервничал в обществе этого смешного и удивительного человека. Он тоже понемногу раскрывался, играя специально для меня, наслаждаясь моим восхищением:
— Я и правда не знаю, почему никто не сделал этого давным-давно. У всякого должно быть своё хобби, разве не так? Некоторые, возможно, сочтут меня ненормальным, но ведь кто-то же должен был этим заняться!
Я не стал спорить. Потому что был согласен с этим огульным утверждением. А он уже словно служил мессу:
— Не всем же коллекционировать марки и монеты! Для некоторых то, чем я занимаюсь, — строгое табу. Но мне всегда нравилось ходить по краю: жить на грани между насмешкой и серьёзным восприятием меня как коллекционера. Шутить или, вернее, подшучивать над людьми — что-то вроде того. А потому не все понимают, как реагировать на меня. Довольно многие считают меня полоумным, или извращенцем, или ещё кем-нибудь в том же роде.
Он замолчал, мастерски рассчитав время паузы, а затем улыбнулся и как бы по секрету признался:
— И мне это ужасно нравится!
Я рассмеялся в ответ. Однако Сигурдур, похоже, заволновался, что хватил через край — видимо, вспомнив тех, кто так и не смог по достоинству оценить его юмор в прошлом, — и поспешно добавил:
— Я абсолютно нормальный, обычный человек. Я женат на одной и той же женщине вот уже более 40 лет. У нас четверо детей и семеро внуков. И никакая эротика или порнография тут ни при чем. Это просто интересная коллекция. Вот у вас, к примеру, есть пенис. И это не имеет ничего общего с порнографией…
— Если бы! — съязвил я и почти сразу же пожалел об этом, так как его уже несло. Он проигнорировал моё замечание:
— Но попробуйте подойти ближе. Вглядитесь получше, сравните их — и вы сами убедитесь, какие они разные. Каждый отличается от другого своей собственной, особой формой. И для людей это должно быть очень интересно.
Ему вовсе не стоило волноваться, будто я неправильно пойму его мотивы. Для меня причины его поступка были совершенно ясны. Он стал коллекционером пенисов вовсе не потому, что являлся неким зоологическим эквивалентом Ганнибала Лектера. Сигурдур бросал вызов традиционному мышлению. Это был щелчок по носу брюзжащим ворчунам и пуританским святошам, видящим в сей удивительной части тела лишь нечто грязное, порочное и развратное. Как и сам я, мистер Хьяртарсон абсолютно искренне воспевал чудо и многообразие этого сильно недооценённого органа. И, тем не менее, он был всё ещё способен получать удовольствие от ужаса и смятения, которые его проект вызывал у других.
Мы с Сигурдуром говорили на одном языке. Он был идеальным проводником для моих идей, практическим воплощением всех моих усилий воздать должное «волшебной палочке счастья».
И я решил донести до него эту мысль: облечь её в форму вопроса, которого, как мне представлялось, никто никогда ему ещё не задавал:
ebooksa