Свет Старлинг

– О Абатис и Монтера, – пробурчал Кеннет, устремляя свой взор в потолок, – дайте мне сил наставить этих детей на путь истинный.

– Кеннет, ваше поведение уже переходит за все рамки дозволенного, – повысила голос Рубина. – Проявите хоть немного уважения к соправителям!

– К кому, вы сказали? – переспросил Кеннет. – К маленькой девочке на троне, к мальчишке-охотнику, к наивной глупышке-светляку, к алкоголичке-баронессе, к уродке-секретарше? К новоприбывшим светлякам? К кому я должен проявить уважение?

– С меня хватит, – со злостью и слезами в голосе воскликнула Рицци, вновь отчего-то взглянула на Шерла и резко отодвинула кресло от стола. – Сообщите, пожалуйста, когда и этот старик умрет.

Она вышла из зала, громко хлопнув дверью.

– С меня тоже, – высказалась Рубина и поднялась. – Вы без конца твердите нам, что дети никогда не правили на Нью-Авалоне! Но вспомните – Антуанетте Вайерд было восемнадцать, когда она стала магистром, Винсенту Ларивьеру – девятнадцать! Где же эта ваша преемственность власти среди старых и мудрых? Может быть, это просто вы слишком уж постарели… и слишком многое забыли?

– Королеве Виктории, если уж на то пошло, тоже было восемнадцать, – добавил Кеннет, все с тем же высокомерным выражением. – Но премьер-министр и парламент никогда не давали ей править в одиночку! Только с их помощью она продержалась у власти шестьдесят три года, а страна пережила новый Золотой век!

– Не считаете ли вы себя новым лордом Мельбурном, Кеннет? – насмешливо проговорил Дориан. – Уж простите, но он был явно умнее и дальновиднее вас.

Деметра тоже не смогла молчать – так надоел ей этот старик, выслушивать брюзжание которого приходилось на каждом собрании.

– Я согласна с сестрой, – сказала она. – Довести Рицци до слез – гениальный ход! Что будет дальше, раздадите нам дневники и начнете бить указками по пальцам? Или, может, попробуете поделиться вашей хваленой мудростью и работать с нами вместе?

– Я буду работать только с теми, кто этого хочет, – упрямо возразил Лителтон.

– Это мы с Деметрой привели вас в Ковен, Кеннет! – воскликнула Рубина. – До этого вы сидели на своей ферме в Норт-Йоркшире, разводили овец, или кого там еще, и даже не подозревали, что являетесь одним из кандидатов!

– А сегодня на площади на меня напали точно так же, как на вас и на Этана Брамса, – вставила Деми. – Мы все пытаемся заниматься здесь одним и тем же и все рискуем!

– Хочу напомнить, что вас здесь никто не держит, милочка, – проговорил старик, не желая даже попробовать осмыслить аргументы. – Вы вправе сложить с себя полномочия и уйти, в любой момент, как сами этого пожелаете.

– Знаете что? Мне и вправду пора, – раздраженно сказала Деми и точно так же, как Рицци, отодвинула кресло. – Если вы так сильно не хотите общаться с «детьми», что превращаете каждое собрание в балаган, то обратите внимание – у нас прибавилось двое взрослых!

И только выйдя из зала, она осознала, что смогла высказаться впервые за все время пребывания в Ковене. До этого Деметра только и делала, что молча выслушивала нападки или ждала, пока за нее кто-нибудь заступится. Сегодня изменилось и это.

Ей вдруг стало тревожно за Рицци. Хоть коллега ее и порядком раздражала, Кеннет прошелся по ней слишком сурово. И снова появилось чувство, будто бы все, кроме Деми, поняли, о чем он говорил.

Деметра не знала о Патриции Альфано ничего, кроме того, что та была подругой Дрейка, к которой Рубина его безумно ревновала. Но после позапрошлого августа парень совсем перестал с ней общаться. И еще Дориан, кажется, упоминал о том, что «никто не воспринимает ее как девушку».

Сама не понимая почему, она решила найти Рицци и попробовать поговорить.

Этажи Канцелярии уже опустели – закончились рабочие часы, – но присутствие здесь толп людей еще несколькими минутами ранее ощущалось отчетливо. На лавках, расставленных для удобства у стен, оставались лежать забытые кем-то бумаги, зонтики, перчатки. На паркете валялись ручки и карандаши, разорванные клочки каких-то документов. Кеннет был прав – горожане злились.