Она безудержно смеялась. Он целовал ее, тыча перепачканное лицо в ее щеки, в лоб, в нос…
Она смеялась.
Она смеялась и рыдала.
Вячеслав Андреев
СТИХИ
У СРЕДНЕЙ РОГАТКИ
Возле дома высотного хмуро
В глубь земли зарывается дот
И ощупывает амбразурой
Отдаленные склоны высот.
К небу тянутся теплые кроны,
Забирается ввысь самолет,
Новомодные микрорайоны
На рассвете уходят в полет —
Только
Доты
В зеленых кварталах
В землю врезались тяжестью всей,
И стоят они, как пьедесталы
Настоящих
И будущих дней.
«Я стою на Лиговском проспекте…»
Я стою на Лиговском проспекте,
Щурюсь от рассветного огня,
И, наверно, нет на целом свете
Человека празднее меня.
Вот шагну сейчас, куда — не знаю:
Вправо, влево или напрямик.
В каждом этом случае иная
Жизнь начаться может в тот же миг.
Может быть, на парковой дорожке,
Где светло от пения синиц,
Выплеснется синью осторожной
Взгляд девчоночий из-под ресниц.
И возможно, повернется круто
Все в моей размеренной судьбе…
Может быть, последние минуты
Самому принадлежу себе.
«Отчего-то чудится опять…»
Отчего-то чудится опять,
Что я встречусь нынче, как бывало,
Вновь с тобой, лишь стоит добежать
Побыстрее до конца квартала.
А в глаза бьет солнце с высоты,
Март шумит прибоем воробьиным,
И сейчас вот в переулок ты
Выбежишь из-за ворот старинных.
И на свете ничего не жаль
Подарить за эту вот минуту…
И звенят сосульки об асфальт,
Будто бы на счастье бьют посуду.
«Собачьих слез не видит человек…»
Собачьих слез не видит человек,
Он часто лишь свою смакует горесть,
И тихо плачет в новогодний снег
Щенок бездомный, словно чья-то совесть.
Он так стерег людскую тишину,
Он так старался людям быть полезным,
Что даже ночью тявкнул на луну,
Когда она в хозяйский дом залезла.
И вот, пронзенный холодом насквозь,
Среди людей он не находит близких,
И месяц в небе стынет, будто кость,
Что из собачьей выброшена миски.
«В полупустой полуденной столовой…»
В полупустой полуденной столовой,
Где фикус длинною поник листвой,
Признания немыслимое слово
Я из гортани вытолкнул сухой…
А за окном качался день обычный,
Троллейбусы катили и такси
И, видимый на фоне стен кирпичных,
Дождь тоненькими струями косил.
И приглушенно звякала посуда
На столиках за спинами у нас…
И ничего не предвещало чуда,
Покуда ты не поднимала глаз.
«Солдаты сорок первого, проснитесь!..»
Солдаты сорок первого, проснитесь!
Лугами и бескрайностями ржи
Вы хоть на час к домам своим вернитесь,
Далекие оставив рубежи.
Сквозь города пройдите и селенья,
Поднявшиеся к солнцу из углей,
Чтоб вам, не испытавшим наступленья,
Потом лежать спокойнее в земле.
Чтоб, смертной встав наперекор кручине,
Лежащие совместно или врозь,
Узнали вы, что с вашею кончиной
Все то, что после будет, — началось.
Сергей Ковалевский
СТИХИ
«Это край мелколесья…»
Это край мелколесья
И ржавой осоки.
Это край, где дожди цвета мокрого льна.
Это выдумки все,
Что березы — высоки,
Небеса — необъятны и даль — не видна.
Даль видна:
Это кромка осеннего утра,
Где туманом омыты кусты ивняка
И холодная
Ниточка сереньких уток
Бесконечно протянута издалека.
Даль видна, присмотрись:
За изгибом дороги
Притаился сиренью окутанный дом,
И тропинки от дома
Легки и пологи,
И гусиный пушок над лиловым прудом.
Это даль, это детство,
Пусть даже нечетко:
На песке отпечатанный узенький след —
И сверкнет,
Открывая калитку, девчонка
Ободочками
Солнечных
Сандалет…
«Сказывают, раньше это было…»
Сказывают, раньше это было:
На сто верст болотных — ни души.
По ночам листву в лесу знобило.
Леший кашлял, филинов глушил.
В этот край, где каменеют скулы
Валунов, затерянных во мхах,
Из глубин Руси пришел сутулый,
Продубленный ветрами монах.
Кто он был — одной земле и ведать.
Голос тех времен доныне скуп.
И приткнулся у озерной вербы
Пахнущий сосновой щепкой сруб.
Все менялось в мире суетливом:
Свадьбы, тризны, войны здесь и там,
Как в морях приливы и отливы,
То звенели песни, то металл.
Но сюда, в дремотное молчанье,
Где в низинах стыли облака,
Звук мирской с рассветными лучами
Много лет еще не проникал.
Лишь когда отшельника не стало,
Вепс-полесник из неблизких мест
Над обрывом у ручья поставил
Суковатый и тяжелый крест.
С той поры хранятся в деревеньке
Без названья, так она мала,
Горсть монет — серебряные деньги,
Туесок да ржавая пила.
А еще видали, правда редко, —
Есть у бабки, старой, как Оять,
Та икона, что, по сказу предков,
Край лесной не может покидать.
На окладе стерлась позолота,
Почернел святого старца лик,
Он стоит у лунного болота,
Немощный, беспомощный старик.
Синевой подсвечены осины,
Звезд полна тяжелая вода,
Вот и понял он свое бессилье,
От чего уходит навсегда.
Вот и понял он, что есть на свете
Лишь одно бессмертие — земли…
Триста лет… Но так же чист и светел
Тонкий ствол, белеющий вдали…
«Мы оживляем прошлое с трудом…»
Мы оживляем прошлое с трудом.
Живем по общепризнанным законам.
Но сколько раз, щемящим и знакомым,
Приходит детство в постаревший дом.
И, очищая дочке апельсин,
Вдруг вспоминаешь это же движенье
И руки матери, а память — отраженье
Ее незабываемых морщин.
«Из детства очень просто уходил…»
Из детства очень просто уходил:
Крутились у дверей военкомата,
И о мальчишках, длинных и худых,
Вздохнула бабка, проходя: «Солдаты…»
И был смешон залатанный пиджак,
Разлет ушей из-под огромной кепки.
Я был зачислен в роту «салажат»,
В шестую роту танковой учебки.
И очень быстро был приобретен
Глубокий интерес к простой капусте,
А вымытый объемистый котел
Стал азбукой солдатского искусства.
И первый бой, тяжелый, кстати, бой,
Я принял не в железном брюхе танка,
А на плацу, когда, смирясь с судьбой,
Вбивал в кирзу измятые портянки.
А через месяц я уже писал
Своим родным таким технарским слогом,
Что мать моя не верила глазам
И собиралась в дальнюю дорогу.
Ах, мама, мама! Где же ей понять
Армейский метод перевоспитанья,
Что мальчика-филолога, меня,
Она в пустой казарме не застанет,
Что вновь уйдет четвертый батальон
Лопатить грязь у танковых препятствий,
Что сын ее, быть может, и смешон,
Но, черт возьми, впервые в жизни счастлив.
ПРИБАЛТИЙСКОЕ ДЕТСТВО
Пятидесятые. Как помнятся те годы,
Когда земля была начинена
Металлом, заменявшим нам природу,
И памятью, где что ни шаг — война.
Казалось, столько лет уже я прожил,
Но все сильнее сквозь шеренгу лет
Я чувствую своей недетской кожей
Коросту пулеметных ржавых лент,
Я помню, как врывались мы в подвалы,
Как штурмовали старые форты.
Да, мы тогда мгновенно узнавали
Сороковых суровые черты.
И сквозь кирпич дымящихся развалин,
Сквозь прошлое, по меткам пулевым —
Мы всю войну прошли, хоть и не знали
Ее цены. Цена которой — мы.
УРОКИ РИСОВАНИЯ
Давным-давно, в начальных классах,
Нас на уроках рисованья
Учили не смешенью красок,
А тишине и ожиданью.
В пустынном парке возле школы,
И акварель забыв, и кисти,
Мы пили чистый и тяжелый
Настой цветных осенних листьев.
Учитель! Вас мы понимали.
И принимали нашим детством
Голубоватый цвет эмали
В луче, упавшем по соседству,
И ту задумчивость, с которой,
Забыв, что годы — не минута,
Вы шли и шли вдоль косогора
Военным памятным маршрутом…