Вадим мрачнел все больше и больше. Эти карантинные процедуры… Даже обидно, встречают фронтовика как беспризорника. Да и неудобно раздеваться в присутствии девушки. Здоровой рукой он приподнял гимнастерку, нательную рубашку:
— В пулковский телескоп не увидите блошиного пятна.
— У нас в сто двенадцатом ремесленном училище, — спокойно ответила Ольга Николаевна, — свои обычаи. Все живущие в интернате проходят карантин. Извольте, Вадим, и вы подчиняться нашим правилам.
Слово «интернат» было Вадиму смутно знакомо. Из книг, прочитанных до войны, он помнил, вернее, догадывался, что это немного лучше рядового общежития. В интернате все-таки будет порядок, напоминающий военный уклад.
Строгость врача подействовала успокаивающе на Baдима. В этой полной, чуть прихрамывающей женщине он прежде всего видел офицера, а у офицеров медицинской службы — это-то уж он хорошо знал — большие права… Однажды полковника Камчатова лечили от простуды. Из медсанбата прислали девушку. Звание — младший лейтенант, а она вела себя как генерал, потребовала от полковника, чтобы он лег на сутки в постель. Адъютант отозвал ее в сторону, тихонько напомнил: неудобно младшему офицеру приказывать старшему по званию, но она нисколько не смутилась:
— Я выполняю приказание начальника медсанбата! Полковник для меня сейчас — обыкновенный больной.
И улегся полковник. Дал себе заклеить всю спину горчичниками и выпил стопку какой-то дряни, пахнувшей спиртом, ромашкой и зубными каплями.
Вспоминая этот случай, Вадим торопливо стал раздеваться. Снял сапоги, портянки, взялся за гимнастерку и чуть не вскрикнул, — неосторожное движение острой болью отозвалось в руке. Он плотно сжал губы — танкисты такое ранение считают царапиной. Но скрыть боль не удалось.
— Задета кость? — участливо и тревожно спросила Ольга Николаевна. Снять повязку она не решилась: душевая — не операционная, осмотр раны приходилось отложить до утра.
— Ранение легкое, в мякоть, — сказал Вадим, a потревоженная рана нестерпимо ныла, и от переутомления кружилась голова. Чтобы не упасть, он прислонился к стене.
Ольга Николаевна помогла ему снять гимнастерку, нательную рубашку. Варя наложила клеенку в четыре слоя на раненую руку. Вадиму осталось снять брюки, а он медлил, хмуро поглядывая на врача. Этот взгляд ей был хорошо знаком по фронтовым госпиталям, все раненые безмолвно, одними глазами протестовали, если их пытались раздеть в присутствии молоденьких медицинских сестер.
Отослав девушку в медпункт, Ольга Николаевна и сама ушла в соседний отсек, где находилось общежитие карантина. Закрывая дверь, она слышала, как Вадим, шлепая босыми ногами по цементному полу, пробежал за полог.
В день приезда в училище Вадима Хабарова в изоляторе из четырех коек свободной была одна — та, что стояла под окном, забитым неровными обрезками горбылей. Из щелей, плохо заделанных ветошью, несло холодом, и Ольга Николаевна возмутилась: комендант снова не выполнил ее распоряжения — не заделал брезентом окно. В карантине находились три подростка — два брата Ростовых — Анатолий и Георгий из лужской деревни Белая Сирень. Накануне отправки в Германию братья бежали из родных мест, и после долгих скитаний им посчастливилось перейти линию фронта. Третьим был Антон Мураш. Железнодорожная милиция вытащила его из-под товарного вагона и отправила в сто двенадцатое ремесленное училище.
В тот день после горячего душа Антон чуть ли не сутки проспал в изоляторе. Проснулся он веселый, бодрый. Подозвал к своей койке братьев Ростовых и торжественно объявил, что себя назначает главным комендантом подвала, а их принимает под свое покровительство и милостиво разрешает Анатолию потрогать его мускулы.
Теперь, войдя в отсек, Ольга Николаевна удивилась: новички не поздоровались с ней, не встали с постелей. Это было странно, — три дня назад знакомство с братьями Ростовыми оставило хорошее впечатление. Младший из них, Анатолий, краснея, отвечал на ее вопросы — не курит ли он, не выпивает ли иногда, — разумеется, он не пил и не курил, этот голубоглазый, курчавый паренек, очень похожий на девушку. Другое дело Антон; тот держался развязно, пробовал даже грубить. Совершенно было ясно, что теперь в изоляторе верховодит именно Антон — рослый парень со смуглым лицом, с темными большими, задумчивыми глазами, Ольга Николаевна попросила его уступить койку новичку.
— Пацаны, — не вставая с койки, обратился Антон к Ростовым, — может, уважим докторшу, уступим ее любимчику местечко потеплее? Дадим в придачу одеяльце, пуховую подушечку. В постель будем подавать кефирчик!
— Встать! — приказала Ольга Николаевна. — И научитесь держать себя и разговаривать с людьми постарше вас, я вам в матери гожусь.
Она ушла искать коменданта. Когда Вадим, приняв душ, пошел в изолятор и поздоровался, он не обратил внимания на то, что на его приветствие никто не ответил. Молча он повесил шинель и мешок на гвоздик, потом сел на табурет, оглядывая помещение, заметил:
— Знатно, ребята, живете. Землянка генеральская.
— Генеральская? — Антон приподнял голову с подушки. — А ты в них бывал?
ebooksa