Застывший шедевр

22
18
20
22
24
26
28
30

«Если я отсюда не выйду, назначаю своей наследницей сестру Асю».

Поставила подпись, дату, время и вложила записку в карман джинсов. Затем в нижнем белье зашла в сканер. Процедура повторилась. На мониторе появилась женская фигура. Прозвучал сигнал, двери сканера выпустили Киру на другой стороне.

Когда она потянулась за длинным красным платьем, Бирк уже почти оделся. На Киру он старался не смотреть, чтобы не смутить. Нутром он чувствовал, что ему следует ее как-то подбодрить, либо разрядить атмосферу шуткой, но к горлу подкатил комок и сковал связки. Мысль, что он рискует не только своей жизнью, но и жизнью молодой женщины, оптимизма не прибавляла.

Оба подметили, что одежда тщательно подобрана под их фигуры. Руки Киры дрожали, она никак не могла справиться с ремешками на босоножках, и Бирк жестом показал на стул. Кира подставила ему сначала одну ногу, он застегнул ремешок, потом вторую. Не успела она перед зеркалом поправить лямки на платье, как электронный замок щелкнул, в проеме между двумя арочными нишами открылась дверь.

Перед ними предстало круглое помещение, стены которого были затянуты черными плотными шторами. В центре стоял сервированный и покрытый белой скатертью круглый стол. Два пустых бокала красноречиво говорили, что других приглашенных на мероприятии не будет.

«Доктор Бирк, налейте даме шампанского!»

На этот раз голос Цапакина звучал сухо и деловито, без привычного высокомерия и театрально-напускного апломба.

Несмотря на то, что подвальное помещение хорошо вентилировалось, здесь держался стойкий запах химикатов. Над ними что-то зажужжало. Кира подняла голову и увидела дистанционно управляемую камеру.

– А вы разве не присоединитесь к нам, Вениамин? – нарочито дружественно спросил Бирк, посмотрел в камеру и приподнял бокал. Ему в первую очередь хотелось знать, как далеко от них находится Цапакин. Собирается ли посетить свое мероприятие самолично или так и будет управлять финалом удаленно.

Зазвучала лирическая музыка, перекрыв шум вентиляции и хриплое дыхание Химика. В динамиках послышалось шипение, потом хорошо поставленный голос Цапакина начал длинный монолог, он явно подражал дикторской манере, но, увы, не преуспел. Эффект был обратным – слушать его голос было настоящей пыткой.

«Приветствую вас, мои дорогие почитатели и аналитики. Сегодня вы станете свидетелем финального акта моей грандиозной миссии длиною в девять лет. Как я уже упоминал, число девять для меня сакрально. Девять лет. Девять учеников. Девять ниш».

Внимание Митяевой привлекли черные шторы. Не за ними ли кроются обещанные девять ниш? От этой мысли она пришла в ужас. Если так, то они стояли в центре инсталляции с мертвецами. Бирк почувствовал ее беспокойство и сжал руку. Их взгляды встретились: ее – встревоженный, его – сосредоточенный.

«Еще с детских лет я знал, что отличаюсь от других сверхмерным чувством справедливости. Меня привлекали сильные и агрессивные личности, но не для подражания, а для изучения. Вскоре я понял, что зло так же необходимо, как и добро. Кто создал любовь, создал страдания и предательство. То, что на первый взгляд выглядит немыслимо жестоким и бесчеловечным, имеет тот же источник происхождения, что и милосердие.

Мои наклонности предопределил выбор. Нет, не друзей, ибо в дружбу я не верю, а сообщников. Я, лишенный всякого воображения, вынужден был изучать темные извилистые лабиринты разума своих учеников, дабы проникнуться их безумием и наполниться чужими фантазиями. Я заглядывал в их бездну, а затем увековечивал. Признаюсь, я чувствовал невероятное ощущение торжества справедливости над злом. Ты не просто его укрощаешь и манипулируешь, а останавливаешь и консервируешь. Великолепное руководство для будущих поколений. Изучайте! Пользуйтесь моими трудами! Благодарностей не надо. Я работал не за грамоты и медальки. Такие, как мы с вами, доктор Бирк, похвалы не ждут».

Кира с ужасом подумала, что Цапакин начал отлавливать серийников, подражая Бирку. Разница была в том, что он выискивал подходящий экземпляр для своей коллекции, но не отдавал в руки правоохранительных органов, а вершил самосуд.

Лицо Бирка осталось непроницаемым. Он отлично себя контролировал, держался уверенно и как всегда надменно.

«Я буду помнить каждого по имени, фобиям и наклонностям. Их глаза, пылающие огнем во время охоты. Так счастливо смеющиеся во хмелю убийства и так надрывно плачущие после. Ведь не всегда, а зачастую они так ни разу и не испытали той волны эмоций, какими бредили в фантазиях. Я принимал их любыми, даже когда они бились в истерике от мысли, что вот-вот будут пойманы и четвертованы Фемидой. Тогда-то я и говорил им о своей миссии. Говорил тихо, осторожно, сладкоголосо, тщательно подбирая слова. Давал понять, что не всякий достоин ниши, ведь это пьедестал их достижений, славы и величия.

Не надо пояснять, что все они проглотили наживку. Кто-то требовал, кто-то просил, а кто-то умолял. Но все… слышите? Все они хотели иметь свой пьедестал. Когда я за них брался, их пористые тела безоговорочно были готовы впитать ядовитую смесь, порожденную самим Абсолютом. Проблемы возникли только с первыми двумя учениками, последующие уже оценивали инсталляцию по достоинству. Каждый хотел быть ее частью».

Кира почувствовала чье-то присутствие и начала крутить головой, но Бирк сжал ее руку и прошептал: «Спокойно. Не спугни».

«То, что я скажу сейчас, не воспримется вами с должным пониманием. Я на это даже не рассчитываю. Осознание этой догмы к вам придет намного позже. Я мечтаю умереть насильственной смертью от рук себе подобного, и чем страшней будет эта смерть, тем лучше».