Но сама она не подавала ни малейшего признака жизни. Ни изящные движения Джали, ни угрозы судей, ни глухие проклятия слушателей — ничто не доходило до нее.
Чтобы привести ее в себя, сержанту пришлось грубо встряхнуть ее, а председателю торжественно возвысить голос:
— Девушка! Вы принадлежите к цыганскому племени, посвятившему себя чародейству. В сообществе с заколдованной козой, прикосновенной к сему судебному делу, вы в ночь на двадцать девятое число прошлого марта месяца, при содействии адских сил, с помощью чар и тайных способов убили, заколов кинжалом, капитана королевских стрелков Феба де Шатопера. Продолжаете ли вы это отрицать?
— О ужас! — воскликнула девушка, закрывая лицо руками. — Мой Феб! О! Это ад!
— Продолжаете вы это отрицать? — холодно переспросил председатель.
— Да, отрицаю! — твердо сказала она и, сверкая глазами, встала.
Председатель поставил вопрос ребром.
— В таком случае, как вы объясните факты, свидетельствующие против вас?
Она ответила прерывающимся голосом:
— Я уже сказала. Я не знаю. Это священник. Священник, которого я не знаю. Тот адский священник, который преследует меня!
— Правильно, — подтвердил судья, — монах-привидение.
— О господин! Сжальтесь! Я бедная девушка...
— Цыганка, — добавил судья.
Тут елейным голосом заговорил Жак Шармолю:
— Ввиду прискорбного запирательства подсудимой я предлагаю применить пытку.
— Предложение принято, — ответил председатель.
Несчастная содрогнулась. Однако по приказанию стражей, вооруженных бердышами, она встала и довольно твердой поступью, предшествуемая Жаком Шармолю и членами духовного суда, направилась между двумя рядами алебардщиков к дверце. Дверца внезапно распахнулась и столь же быстро за ней захлопнулась, что произвело на опечаленного Гренгуара впечатление отвратительной пасти, поглотившей цыганку.
Когда она исчезла, в зале послышалось жалобное блеяние. То плакала козочка.
Заседание было приостановлено. Один из советников заметил, что господа судьи устали, а ждать окончания пытки слишком долго, но председатель возразил, что судья должен уметь жертвовать собой во имя долга.
— Строптивая, мерзкая девка! — проворчал какойто старый судья. — Заставляет себя пытать, когда мы еще не поужинали.