— Да, черт тебя подери!
— А ее тоже повесили бы?
— Ну и что же?
— Да, они бы ее повесили. Месяц тому назад они повесили свинью. Палачу это на руку. Потом он съедает мясо. Повесить мою хорошенькую Джали! Бедный ягненочек!
— Проклятье! — воскликнул Клод. — Ты сам настоящий палач! Ну что ты изобрел, пройдоха? Щипцами, что ли, надо из тебя вытащить твой способ?
— Успокойтесь, учитель! Слушайте!
Гренгуар, наклонившись к уху архидьякона, принялся что-то шептать ему, беспокойным взглядом окидывая улицу, где, впрочем, не было ни души. Когда он кончил, Клод пожал ему руку и холодно проговорил:
— Хорошо. До завтра!
— До завтра! — проговорил Гренгуар.
Архидьякон направился в одну сторону, а он пошел в другую.
— Затея смелая, мэтр Пьер Гренгуар! — бормотал он. — Ну, ничего. Если мы люди маленькие, отсюда еще не следует, что мы боимся больших дел. Ведь притащил же Битон на своих плечах целого быка! А трясогузки, славки и каменки перелетают через океан.
II. Становясь бродягой
Вернувшись в монастырь, архидьякон нашел у двери своей кельи младшего брата, Жеана Мельника, — тот дожидался его и разгонял скуку ожидания, рисуя углем на стене профиль старшего брата с огромным носом.
Отец Клод мельком посмотрел на брата. Он был занят своими мыслями. Веселое лицо повесы, улыбки которого столько раз проясняли мрачную физиономию священника, ныне было бессильно рассеять туман, сгущавшийся с каждым днем в этой порочной, зловонной, загнившей душе.
— Братец! — робко заговорил Жеан. — Я пришел повидаться с вами.
Архидьякон даже не взглянул на него.
— Дальше что?
— Братец! — продолжал лицемер. — Вы так добры ко мне и даете такие благие советы, что я постоянно возвращаюсь к вам.
— Еще что?
— Братец! Вы были совершенно правы, когда говорили мне: «Жеан! Жеан!