Фошлеван замедлил шаг. От волнения он стал еще сильнее прихрамывать.
Могильщик шел впереди.
Фошлеван опять стал приглядываться к свалившемуся с неба Грибье.
Новый могильщик принадлежал к тому сорту людей, которые, несмотря на молодость, кажутся стариками и, несмотря на худобу, бывают очень сильны.
— Приятель! — окликнул его Фошлеван.
Тот обернулся.
— Я могильщик из монастыря.
— Мой коллега, — отозвался могильщик.
Фошлеван, человек хотя и малограмотный, но весьма проницательный, понял, что имеет дело с опасной породой человека, то есть с краснобаем.
— Значит, дядюшка Метьен умер, — пробурчал он.
— Бесповоротно, — подтвердил могильщик. — Господь бог справился в своей вексельной книге. Увидел, что пришел черед расплачиваться дядюшке Метьену. И дядюшка Метьен умер.
— Господь бог... — машинально повторил Фошлеван.
— Да, господь бог, — внушительно повторил могильщик. — Для философов он — предвечный отец; для якобинцев — верховное существо.
— А не познакомиться ли нам поближе? — пробормотал Фошлеван.
— Мы это уже сделали. Вы — деревенщина, я — парижанин.
— Пока не выпьешь вместе, по-настоящему не познакомишься. Раскупоришь бутылочку — раскупоришь и душу. Пойдем выпьем. От этого не отказываются.
— Нет, дело прежде всего.
«Я пропал», — подумал Фошлеван.
До аллейки, ведшей к уголку, где хоронили монахинь, оставалось несколько шагов.
— Деревенщина! — снова заговорил могильщик. — У меня семеро малышей, которых надо прокормить. Чтобы они могли есть, я не должен пить.