— И никогда не случалось, — добавил Жан Вальжан.
Действительно, на пальце не было ни малейшей царапины.
Жан Вальжан продолжал:
— Мне не следовало присутствовать на вашей свадьбе. Я постарался избежать этого. Я выдумал эту рану, чтобы не совершить подлог, чтобы не дать повода объявить недействительным свадебный контракт, чтобы его не подписывать.
— Что это значит? — запинаясь, спросил Мариус.
— Это значит, — ответил Жан Вальжан, — что я был на каторге.
— Я схожу с ума! — в испуге вскричал Мариус.
— Господин Понмерси! — сказал Жан Вальжан. — Я провел на каторге девятнадцать лет. За воровство. Затем я был приговорен к ней пожизненно. За повторное воровство. В настоящее время я скрываюсь от полиции.
Напрасно Мариус старался отступить перед действительностью, не поверить факту, воспротивиться очевидности, — он вынужден был сложить оружие. Он начал понимать, и, как всегда бывает в подобных случаях, он понял и то, чего сказано не было. Он вздрогнул от внезапно озарившей его страшной догадки; его мозг пронзила мысль, заставившая его содрогнуться. Он словно проник взором в будущее и узрел там свою безотрадную участь.
— Говорите все! Говорите правду! — крикнул он. — Вы отец Козетты?
И, полный невыразимого ужаса, отшатнулся.
Жан Вальжан выпрямился с таким величественным видом, что, казалось, стал выше на голову.
— Вы должны мне поверить сударь. И хотя нашу клятву — клятву таких, как я, — правосудие не признает...
Он помолчал, потом заговорил медленно с какою-то властной мрачной силой подчеркивая каждый слог:
— ...Вы мне поверите. Я не отец Козетты! Видит бог, нет! Господин Понмерси! Я крестьянин из Фавероля. Я зарабатывал на жизнь подрезкой деревьев. Меня зовут не Фошлеван, а Жан Вальжан. Я для Козетты — никто. Успокойтесь.
— Кто мне это докажет? — пробормотал Мариус.
— Я. Мое слово.
Мариус взглянул на этого человека. Человек был мрачен и спокоен. Подобное спокойствие несовместимо с ложью. То, что обратилось в лед, — правдиво. В этом могильном холоде чувствовалась истина.
— Я вам верю, — сказал Мариус.
Жан Вальжан наклонил голову, как бы принимая это к сведению, и продолжал: