Кумир

– Ты утопла, – догадался он.

– Сама скинулась. Ждала брата в плену у польского царя. Долго ждала. Терпела долго. А потом как узнала, что брат новую катуну завёл, при живой прежней, что новую веру принял, так не выдержала. Сбросилась с окна в озеро у острова. Чего напраслину гнать? Давай о тебе. Говоришь, не горюешь из-за грехов своих. Скажи тогда, зачем кумира поставил? Зачем вызвал его, оже помогать не собирался?

– Я не вызывал никог’о. Мне столб деревянный дед отдал в расчёт за рыбу. А я шо? Я рад, вещь баско хороша. Чай бы не поставить г’де? Любоватися. А потом как в лесу наших супостатов приметил, так и решил припугнуть и собе развлечь.

– Ты возвеселился, а отвечать за то кто будет? Расплачиваться тоже надо. Лапку держишь, а в ней сила. Бери да с пользой применяй.

– А ты поможешь мне?

– А я чего? – Она чиркнула невидимыми серниками, и рядом зажегся примус с пометкой «Комоедица», почерневший от копоти, и облезший от едкого пламени. Лицо у княжны было тонкое, глаза чуть раскосые, как у лани, длинный тонкий нос и узкие поджатые губы.

– Ты себе сам поможешь. И ей.

– Кому?

– Берегине твоей. Аль не помнишь, как сбросил её?

Яша начал задыхаться. В горле спёрло, невидимая петля затянулась на шее.

Качался, шепча свои крамолы, камыш. Сипло пела луна с седым ореолом волос. Одинаково узкая в плечах и бёдрах фигура застыла на причале. «Ты спесив и дик». Она отвергла его. Гордыня ломается больно. Хрустит, как ломкие сухие кости. Так же хрустнул её позвоночник, когда он толкнул её , попав пятерней между лопаток. Тело упало и почти неслышно соприкоснулось с водой.

– Неправда. Я не делал тог’о.

Когда Яша открыл глаза, храм цвёл красочными иконами и горел множеством свечей. Как будто и не разрушали его. С иконостаса сверкали очами святые, точно живые – в языках пламени.

Княжна тоже была чисто одета. В парадное платье из аксамита. На плечах висели бармы – расписной воротник со вставками икон. Только в её иконы были вписаны изображения других богов. Языческих. Догадался Яша. Он вгляделся в её лицо. Сглотнул ком. Василиса смотрела с колким укором.

Свечи потухли, всё вокруг заполнила вода. Они будто оказались на дне океана, и сверху тонкая струя света пронзала затопленную церковь.

– Обрыдло всё, – уязвлено признался Яша и тут же проснулся.

Гришка оглядывал его обеспокоенно и участливо.

– Я не стал бы вас будить, Яков Богданович. Но солнце сильно печёт. Вы как?

Яша проверил карман на наличие лапки. Он чувствовал себя заключённым, впервые за десятки лет вышедшим на свет и прозревшим.

– Добрэ 22. В кой-то веки всё добрэ.