• Как вы считаете, сталкивались ли вы с травмирующим опытом?
• Часто ли вам кажется, что вы не справляетесь со своими эмоциями?
• Часто ли у вас бывают флешбэки или кошмары, имеющие отношение к травмирующему событию?
• Кажется ли вам, что другие люди и окружающий вас мир представляют для вас опасность?
• Стараетесь ли вы забыть о своих чувствах, употребляя наркотики, алкоголь, играя в азартные игры или увлекаясь шопингом?
Если вы ответили утвердительно на два или более вопроса, вам следует поискать человека, который специализируется на травме. Получая профессиональную помощь, вы можете быть уверены, что ваши симптомы рассматриваются как часть большего (травмы и, возможно, ПТСР) и что специалиста не собьют с толку другие симптомы. За годы практики мне довелось много раз убеждаться в том, насколько важно добираться в терапии до истоков проблемы. Знаю, это и так кажется очевидным, но я имею в виду, что нам не следует отвлекаться на каждый новый симптом и тратить время, стараясь избавиться от каждого из них по отдельности. Такой подход можно было бы сравнить с визитом к врачу из-за расстройства желудка, когда доктор не назначает исследование, чтобы выяснить причину, а просто выписывает лекарства от тошноты и отправляет домой. Через день или два вам придется снова нанести визит этому врачу, ведь вам может и не стать лучше. Разумеется, необходимо заниматься и симптомами, но если мы определим, что именно вызывает боль и проблемы с пищеварением, и вылечим это, то и прочие симптомы исчезнут. Так и в психотерапии: если мы хотим не только найти способ избавиться от симптомов, которые нас беспокоят, но и добиться того, чтобы они перестали проявляться снова и снова, нам необходимо сосредоточиться на первопричине и проработать именно ее. Если этого не сделать, мы можем излечиться от внешних проявлений своего состояния, но не определить его настоящую причину, с которой еще придется иметь дело позже.
А вы уверены, что это ПТСР?
Психиатры и психотерапевты действуют в соответствии с тем, чему их научили, и проводят дифференциальную диагностику, то есть исключают прочие возможные диагнозы, чтобы убедиться, что имеют дело именно с ПТСР. Когда я расскажу вам обо всех признаках и симптомах ПТСР, вы сами увидите, что в зависимости от того, как именно проявляются симптомы, они могут быть похожи на множество других психических заболеваний. Скажем, если кто-то пессимистично относится к окружающему миру и страдает бессонницей, это может быть и большое депрессивное расстройство (БДР). Чтобы разобраться, какой из двух диагнозов поставить, нам необходимо понять, есть ли у клиента такие симптомы, как флешбэки, диссоциативные расстройства или чрезмерная бдительность, и если они присутствуют, то, скорее всего, у него ПТСР, а не БДР[14].
Еще одна группа расстройств, которые похожи на ПТСР и вызывают схожие ощущения, называется расстройствами адаптации. В их основе лежит стрессовый фактор, как и в случае с ПТСР; тем не менее, когда речь идет о расстройствах адаптации, интенсивность стресса может быть абсолютно любой; стрессовая ситуация может и не угрожать жизни и не быть травмирующей. Если нас настолько расстроили расставание с партнером и бракоразводный процесс, что мы начали проявлять раздражительность в присутствии других людей и избегать всего, что напоминает о бывшем супруге, мы можем подумать, что столкнулись с ПТСР. Но в данном случае отсутствуют прочие симптомы, такие как чрезмерная бдительность, флешбэки и пессимистичный взгляд на мир. И если имеющиеся симптомы пропадают через шесть месяцев или около того, скорее всего, это и есть расстройство адаптации.
Как вы можете заметить, расстройства адаптации случаются в периоды, когда мы сталкиваемся со сложностями и переменами, такими как развод, переезд, смена работы или школы, или чем-то еще, что привносит в нашу жизнь стресс. Нам может быть сложно жить обычной жизнью, и если бы мы взглянули на ситуацию объективно, то согласились бы, что наша реакция не пропорциональна тому, что с нами произошло. Как только мы почувствуем себя спокойнее и привыкнем к переменам, все симптомы исчезнут. Если же мы столкнулись с чем-то травмирующим и обнаружили у себя такой симптом, как флешбэки, или же не можем вспомнить все детали случившегося, тогда, скорее всего, мы имеем дело с ПТСР.
Один из возможных симптомов ПТСР — диссоциация, поэтому важно исключить собственно диссоциативные расстройства. Чтобы убедиться, что мы имеем дело именно с ПТСР, необходимо проверить, есть ли у клиента все или большинство симптомов ПТСР, а не только диссоциация. Она еще не означает, что у клиента ПТСР, поэтому необходимо проверить, бывают ли у этого клиента флешбэки, сталкивался ли он со страшными или травмирующими событиями, и пройтись по прочим составляющим диагноза ПТСР[15]. Если же иных симптомов нет, тогда следует изучить проявления диссоциации глубже, чтобы понять, с каким именно ее видом мы имеем дело.
В течение некоторого времени я полагала, что пандемия COVID-19 станет причиной появления острого стрессового расстройства, ПТСР или, возможно, расстройства адаптации у большинства из нас. Мы столкнулись с пугающим вирусом и болезнью, которую мы не умели лечить, не говоря уже о том, что нам пришлось приспосабливаться к домашнему образу жизни и намного меньше бывать в общественных местах с друзьями и родственниками. Привыкание к новым требованиям было сложным и неприятным и для многих стало причиной повышенной тревожности, негативных мыслей и пессимизма в отношении собственной жизни и мира в целом. Произошло немало инцидентов между обычными людьми и полицией или охраной с применением физической силы из-за введения новых законов и правил, куда можно ходить и что можно делать. Все это невероятно тяжело.
Тем не менее по мере развития событий я осознала, что каждый человек реагирует по-своему. Кто-то может столкнуться с ПТСР, если он сам или кто-то из близких пострадает от COVID-19 или любых последствий перенесенного вируса. Кто-то может испытывать сложности с привыканием к «новой нормальности» и пребывать в расстроенном состоянии в течение нескольких месяцев, а у кого-то могут возникнуть и некоторые симптомы ПТСР, но продолжаться всего несколько недель. Повторю, у каждого из нас разный уровень способности справляться с обстоятельствами, при этом ни один из нас не сможет остаться безучастным.
Недавно я прочитала пост одной женщины, на аккаунт которой я была подписана много лет. Она делилась тем, что ее муж заболел коронавирусом, и из-за осложнений его ввели в искусственную кому. Она была в отчаянии: у них только что родился малыш, супругу всего 41 год, он был здоров, и ранее у него не было никаких клинических диагнозов. Как это вообще могло с ним случиться? И с ней? Я сидела и смотрела на экран своего телефона в слезах, мне было невероятно больно из-за того, что произошло с этой женщиной и ее семьей, из-за потери и травмы, с которыми им пришлось столкнуться. У меня даже были сны об этих событиях, и я просыпалась среди ночи расстроенной, как будто это все происходило со мной.
Конечно, вы можете сказать, что я просто впечатлительная и я не знаю эту женщину в реальной жизни, но меня очень огорчила ее история и ситуация, поверьте. Думаю, что так произошло из-за того, что вирус и на меня оказал влияние: он изменил мою жизнь и мой взгляд на мир. Полагаю, что вполне могу представить, что переживает эта женщина, потому что я сама переживаю очень облегченную версию подобной ситуации и близка с этой женщиной онлайн. Повторю, что должна выразить несогласие, когда читаю в DSM, что электронные средства массовой информации не могут стать причиной ПТСР. Мы все связаны друг с другом, нам кажется, что мы знаем друг друга, и мы можем получить одну и ту же травму, поделившись ею друг с другом. Я привожу этот пример, надеясь, что это вас поддержит и поможет принять все те ощущения, которые вы испытывали и продолжаете испытывать из-за пандемии. Слишком уж часто мы бываем уверены, что наши мысли и ощущения уникальны или эксцентричны, а на самом деле они нормальны и обычны, если, конечно, мы изо всех сил стараемся проявлять сострадание и понимание друг к другу и стремимся научиться жизни в этом новом для нас всех мире.
Наконец, мне хотелось бы отметить, что ПТСР у детей немного отличается от ПТСР у взрослых. В возрасте шести лет или младше дети могут получить травму, не только непосредственно с ней столкнувшись, но и увидев или услышав, что травму получил кто-то из их родителей или опекунов. В детстве мы так сильно рассчитываем на тех, кто о нас заботится, что нам практически невозможно принять, что с ними что-то случилось. Хотя в DSM и нет такого критерия, мой профессиональный опыт показывает, что его можно было бы добавить, ведь у детей, получивших травму, появляется тенденция к регрессу в развитии. Это приводит к тому, что дети могут снова начать сосать палец, отказываться спать в одиночестве или же опять мочить постель, несмотря на то что уже умеют пользоваться горшком. Я всегда была уверена, что это связано с тем, что дети таким образом пытаются вернуться к тому времени, когда они чувствовали себя в безопасности и им было хорошо, или же взросление кажется им связанным с таким количеством опасностей, что они предпочли бы не взрослеть. Какой бы ни была причина, лично я всегда выясняю подобные моменты, чтобы убедиться, что я не упускаю ничего важного.
Почему диагноз — это еще не все
Когда я заканчивала обучение в 2008 году, я сосредоточенно изучала DSM так, как будто заучивала Библию. Я постоянно читала о различных диагнозах, симптомах, которые им соответствуют, и о том, что мне необходимо исключить, прежде чем ставить диагноз. И даже сейчас, записывая видео для своего профессионального канала на YouTube, я в большинстве случаев использую DSM, цитирую, зачитываю из него отрывки и часто рассказываю об определенных психических расстройствах. Это руководство помогает, направляет и считается отправной точкой для работы над симптомами клиента. Однако, следуя только собранным в нем сведениям, можно загнать себя в узкие рамки, которые помешают заметить важные нюансы.
Впервые я осознала, что DSM может оказаться неполным источником, когда работала со своей первой клиенткой с расстройством пищевого поведения. У нее было множество разнообразных симптомов: от панических атак, депрессивных мыслей и «очищающего» поведения до (даже) несуицидального самоповреждения. Клиентка обратилась ко мне за помощью в лечении расстройства пищевого поведения, но с ней столько всего происходило, что я даже не знала, с чего начинать. Я попросила своего супервизора помочь мне и открыла DSM на разделе о пограничном расстройстве личности (ПРЛ). Супервизор захлопнул книгу, убеждая меня, что не стоит так на нее полагаться, а вместо этого обратить больше внимания на клиентку. На что она жаловалась больше всего? Какие ее симптомы вызвали у меня наибольшее беспокойство? Были ли у меня какие-то предположения, что могло стать причиной появления всех этих симптомов? Мой супервизор предложил мне начать вот с чего: задать клиентке больше вопросов и позволить ей самой погрузить меня в свой опыт, вместо того чтобы пытаться втиснуть все ее проблемы в рамки какого-то диагноза. Это перевернуло мои взгляды на диагностику, и я до сих пор благодарна за это озарение в самом начале своего профессионального пути. Такой подход помог мне увидеть в своей клиентке уникальную личность, которой она и являлась, и проявить заботу именно там, где она в ней нуждалась, а не спешить поставить диагноз.
Я получила урок и запомнила его на всю жизнь после той беседы, но я как будто была запрограммирована на использование этого справочника как основного руководства при выборе лечения, поэтому примерно через год я оказалась в похожей ситуации. Я работала с молодым мужчиной, который обратился за помощью, поскольку не мог справиться со своей тревожностью. Он был удачливым бизнесменом, успешным студентом в юности и вел активную социальную жизнь. На бумаге его история выглядела прекрасно — казалось, что у него нет никаких проблем. После нескольких сеансов он случайно признался, что практикует самоповреждающее поведение. Скажу честно: меня это откровение удивило. Казалось, у него было все, что только можно пожелать, и мы вместе поработали над тем, чтобы контролировать его панические атаки. Почему же он причинял вред своему телу? Единственным диагнозом, который в то время подразумевал наличие такого симптома, как самоповреждающее поведение, было пограничное расстройство личности, но других симптомов этого расстройства у клиента не было. Я помню, как после того сеанса погрузилась с головой в справочник, которому так доверяла, стараясь найти логическое объяснение этому оставшемуся непонятным симптому и понять, что я пропустила. Позже я вспомнила, что говорил мне мой первый супервизор и как советовал не попадаться в ловушку диагностических критериев, а позволить клиенту научить меня всему, что мне нужно о нем знать. Тогда я задала ему множество вопросов, стараясь понять его опыт, и узнала, что самоповреждение стало для него одним из способов справляться с тревожностью. Несмотря на то что некоторые инструменты, над которыми мы работали вместе, оказались весьма полезными, ничто не помогало ему так же хорошо, как самоповреждающее поведение. Именно поэтому после особенно сложного дня ему все еще приходилось бороться с импульсивным желанием причинить вред своему телу. Если бы я не уделила время вопросам на эту тему, я бы не только поставила ему неверный диагноз, но и выбрала бы тактику лечения, которая не соответствовала бы его проблемам.
ebooksa