Гендальев

– Андрей. Просто Андрей и всё, фамилии нам тут ни к чему. Этот просто, – он небрежно кивнул в сторону своего коллеги. – Любит свою всем называть, гордится ей. Да, Пихаев?

– Безусловно, – отозвался Сурен Пихаев. – Моя фамилия заслуживает того, чтобы её… – он задумался.

– Всем пихать? – помог закончить мысль Андрей.

– Может и так.

Это был безобидный стёб, который часто используют в общении друг с другом старые знакомые. Гендальев сразу почувствовал себя раскованно с этими людьми, а молчаливый Василий только приятно дополнял обстановку этой, почти домашней, атмосферы.

О себе Виктор практически ничего не рассказывал. Так, не вдаваясь в детали, сказал общими фразами, что мол, решил начать жизнь заново, ушёл с работы, продал квартиру и вроде как отправился на перезагрузку. На все прочие расспросы отвечал всегда односложными фразами вроде: «мне не хотелось бы это вспоминать». Словом, никто его особо ни о чём и не расспрашивал, здесь это было не принято.

Много работы у этих людей не было. Два раза в день, Андрей и Сурен убирали палубу и помещения, что занимало от силы часа три. Василий же и того меньше, делал периодические обходы трюмов, где осматривал склады товаров. Остальное время эти люди проводили за игрой в нарды и за разговорами. Но Виктору больше всего нравилось гулять по палубе и вглядываться в бескрайние морские просторы.

Это были незабываемые впечатления. Ты смотришь направо – сплошная морская гладь, налево – то же самое. И казалось не важным, что движешься та на громадном современном корабле, который непременно дойдёт до цели. Достаточно было всмотреться в бескрайнюю ширь и представить, что ты живёшь триста, четыреста лет назад и идёшь сейчас на деревянном парусном судне, чтоб закупить пряности на далёком острове Цейлон.

Да, идёшь, а не плывёшь. Этому он обучился быстро.

– Запомни, Витя, плавает говно в проруби, а моряки в плавание ходят, – доходчиво объяснил ему Пихаев.

В любой профессиональной ячейке есть определённый набор слов, который некоторые именуют сленгом. Так и у юристов имеется куча сокращённых терминов, коими они обозначают то, или иное действие в бюрократическом рукоделии. Упрощёнка, заочка, предвариловка и прочее.

Сейчас, выйдя на эту новую социальную орбиту, Гендальев часто ловил себя на мысли, что попросту не понимает, о чём толкуют между собой моряки. Озвучивая различные морские термины, годами видоизменяемые, а то и вовсе подменённые какими-то своими, никак не связанными словами, эти люди общались здесь, словно на иностранном языке.

На корабле, стремительно движущемся к южной оконечности Африки, все не то чтобы любили свою работу, но они делали её воодушевлённо, с полной вовлечённостью. Никто, даже низшие рабочие, с кем Виктор делил каюту, никогда бы не сказали, что они здесь для того, чтобы «заработать себе на хлеб», или для того, чтобы платить по кредитам, или «кормить семью». Каждый из них считал себя частью общего, большого дела. Если бы Сурена Пихаева, простого уборщика, или его друга Андрея, спросил бы кто-то: чем ты занимаешься на этом корабле?

Они бы оба, не задумываясь, ответили:

– Мы ухаживаем за нашим «Вовой».

«Вова» – это сокращённое название океанского сухогруза «Владимир Великий», которого здесь все считали чем-то, почти одушевлённым. Чем-то, что все они любят и для него стараются.

«Вова» служил Отечеству, занимаясь торговлей, а люди, трудившиеся на его палубе во время рейсов, были здесь ради его, «Вовы», благополучия.

Они были здесь ради общей, высокой цели, а ни ради зарплаты, которая конечно у них имелась, но была всего лишь средством.

Попробуй, объясни подобное столичному менеджеру в банке, готовому извернуться и пролезть головой вперёд в собственный задний проход, лишь бы убедить тебя вложить свои кровные в очередное спекулятивное фуфло, за которое ему, менеджеру, светит дополнительная премия в десять процентов.

Он ходит на работу не за высокими целями, нет сэр. В его глазах нет ничего кроме знаков доллара, как у пернатого персонажа диснеевского мультика. И он ни за что не стал бы заниматься уборкой подсобных помещений на палубе какого-то там «Вовы» – это, простите, в приличном обществе западло.