Не вызывает сомнений, что св. Игнатий не выносил протестантизма и готов был решительно воспротивиться любой тенденции католиков, которая, подобно эразмианству или евангелизму, казалась ему близкой или благоприятствующей протестантизму. Чтобы убедиться в этом, достаточно перечитать его «Правила верного чувства в Церкви» в Упражнениях и переписку с теми сыновьями, которые в первых рядах сражались с Лютером и Кальвином. То, что он сам обладал очень яркой индивидуальностью, что при наборе в Общество отдавал предпочтение людям с яркой личностью, богатым и самобытным натурам, не имеющим в себе ничего стадного, не менее бесспорно. Что его духовность в высшей степени отвечала особым нуждам его времени, как некогда духовность св. Доминика и св. Франциска нуждам XIII в., не оспаривается и оспариваться не может: без сомнения, это промысел Божий послал его именно в это время в помощь Божией Церкви вместе с другими великими святыми эпохи. Следовательно, мы должны ожидать, что найдем в этой духовности элементы, необходимые для того, чтобы эффективно бороться с нападками протестантизма и верно направлять и применять все доброе в господствующих тенденциях современников.
Но сколь бы провиденциальными ни были эти своевременные черты, они не могут считаться определяющими для этой духовности в самых существенных ее аспектах. Внешний и особенно внутренний суровый аскетизм, строгое самоотречение и постоянное умерщвление страстей, непрестанный и тщательный самоконтроль, обращение к разуму и благоразумию, неумолимая логика, требующая извлечения и приятия всех выводов, следующих из сверхъестественных принципов, непоколебимая сила воли, несокрушимой в своих решениях, долго созревающих и основательных… – все это присутствует в духовной практике и учении Игнатия и легко объясняет те определения, которые даются его духовности: «рассудочная», «волевая», «индивидуалистическая», «антропоцентричная». Тем не менее, это только один ее аспект. Если мы согласимся не закрывать заранее глаза на все другие ее стороны, то нас не может не поразить обилие мистических даров, затоплявших жизнь Игнатия, его непрестанное стремление к покорности движениям благодати, явный теоцентризм как Упражнений, так и Конституций, нежность его вдохновенной любви ко Христу, обходительность его милосердия к бедным, слабым и страждущим и их ответная, через край бьющая, любовь, его требовательность в деле послушания и отказа от собственного суждения и воли, позволявшая упрекать его духовность в разрушительном влиянии на всякую личность, на всякую хоть немного заметную индивидуальность… Что доказывает, что все эти черты, как первые, так и вторые, – лишь результат, следствие того, что составляет глубинную суть духовных взглядов Игнатия, и исключительная своевременность этих взглядов для XVI в. – куда менее итог обдуманного или интуитивного расчета святого основателя, чем плод промысла Божия, призвавшего его и давшего ему такой дух как раз в тот миг, когда он лучше всего отвечал нуждам Церкви.
Военная духовность?
Определение «военная» не раз применялось к ней как обобщение черт, образующих особый характер духовных взглядов Игнатия: всегда и во всех своих делах Игнатий якобы хранил отпечаток той офицерской жизни, какую вел до обращения, и навсегда остался солдатом из Памплоны.
Что понимается под военной духовностью? Чаще всего, я думаю, эти слова вызывают в воображении духовную жизнь, подчиненную строгой, жесткой, по крайней мере, немного узколобой дисциплине, когда способности души действуют упорядоченно и мерно, «совершая упражнения» по программе, отвечающей подробной теории, исключающей всякую фантазию. Одним словом, духовность казарменную. В этом смысле после всего сказанного мы легко заключим, что нет ничего менее военного, менее казарменного, чем духовность Игнатия, всегда подчиняющая свои методы свободным побуждениям благодати. Это происходит под наблюдением руководителя, но роль его не в том, чтобы все ограничивать рамками жесткой теории, но как раз в том, чтобы применять людские средства сообразно состоянию души и, прежде всего, движениям благодати в ней. Нет ничего менее единообразного, менее «серийного», чем такое руководство.
Слово «военный» может быть также синонимом слова «удалой» и определять духовную жизнь, исполненную кипучего энтузиазма, с яркими униформами и музыкальными парадами. В этом смысле тоже нет ничего менее военного, чем жизнь, которую Игнатий избрал для себя и своих сыновей. Он отбросил все, что в других формах монашеской жизни может бросаться в глаза и вызывать энтузиазм за счет внешности: никакого особого облачения, никакого хора и торжественных церемоний, обычная жизнь достойных священников… Можно было бы даже упрекнуть его в том, что он задумал и завещал своим сыновьям слишком уж неяркую духовную жизнь, недостаточно волнующую, лишенную подобающей поэзии и великолепия.
Слово «военная» может также означать «воинственная», то есть духовность борьбы, сражения, когда бойцы с радостью бросаются в бой с недостойным врагом, демонстрируя ему свое мужество и наслаждаясь терпким вкусом опасности и риска… И здесь тоже, вопреки определенной видимости, нужно сказать, что духовность Игнатия не является духовностью боевой. Несомненно, нечто от этого духа присутствовало в первых мечтах о духовных подвигах, которые лелеял новообращенный из Лойолы, но это был только этап, который быстро остался позади – уже со времен Манресы. Несомненно также и то, что Упражнения начинаются со слов «победить самого себя», что «выступление против своей чувственности» в размышлении «О Царе небесном» является боевой задачей, и этот духовный бой занимает значительное место в указаниях святого. Умерщвлять, а значит, побеждать свои страсти, себялюбие, сражаться с миром, с врагом рода человеческого – эти предписания встречаются у него снова и снова. И все же, присмотревшись к ним пристальнее, мы без труда заметим, что эта борьба, которая беспрерывно ведется им в разных формах, является для Игнатия только суровым следствием тех обстоятельств, в которых мы вынуждены служить Богу, необходимостью, которая принимается, без сомнения, храбро, но не по собственному желанию. Так, самая мирная страна может оказаться втянутой в непрестанную борьбу с врагом, беспрестанно ее атакующим. Но в его духовной жизни нет ничего от духа блистательного рыцаря, любящего ощутить под собой строптивое животное и получить удовольствие, укротив и обуздав его, ничего от нрава фехтовальщика, который всегда счастлив скрестить с кем-то шпаги. Для него речь не идет даже о «моральном» удовлетворении философа, который чувствует себя хозяином своей духовной жизни, который своим аскетизмом добивается в себе господства разума, полноты подлинно человеческой жизни. Нет, для нашего святого в борьбе, сколь угодно долгой и ожесточенной, есть лишь один смысл, одна цель, о которой он сам говорит нам снова и снова: дать душе способность находить, принимать и исполнять волю Божию «ради вящей хвалы и служения ее Творцу и Господу». Таким образом, если мы сохраним в слове «военный» только самое высокое его значение, значение «служения», добровольного и бескорыстного, служения благородному делу превыше всего, делу страны, ее чести и независимости, служения героического, вплоть до жертвы жизнью, если таковая потребуется, тогда действительно можно сказать, что игнатианская духовность – духовность военная, ибо это духовность служения, бескорыстного служения славе Божией, служения, добровольно принятого на себя из любви, служения героического вплоть до полного отречения от самого себя. Она военная также и в другом, не менее высоком, смысле – как духовность служения вере, вдохновенного и обдуманного, смелого и разумного, мужественного и искусного. Если мы возьмем в качестве типичного носителя военного духа не старшину или командира взвода, а великого военачальника, то убедимся: чтобы быть на высоте положения, он должен в высшей степени сочетать в себе и пламя воодушевления, и крепкую, сильную волю. Без них он будет не руководителем, подлинным вождем людей, но простым начальником штаба. И в то же время он должен обладать глубокими познаниями, ясным и точным умом. Они помогут ему распознать как бы чутьем ту стратегическую точку на поле боя, на которую нужно бросить все силы, и точно рассчитать свои возможности, верное соотношение жертв, которых потребует операция, и реальной пользы ее успеха для окончательной цели – победы. С этой точки зрения Игнатий также обладает качествами вождя, и вождя величайшего, и духовность его – одновременно духовность великого руководителя и несравненного стратега.
Воодушевление и разум в служении
Попробуем наконец определить более позитивно те черты, которые, как мне кажется, характеризуют эту духовность наиболее глубоко, найти главный источник ее плодотворности, как и плодотворности Упражнений, наиболее индивидуального и характерного ее выражения. Источник этот следует искать в единстве следующих двух аспектов служения Богу: мощной благодатной логики и страстной любви ко Христу. В единстве сильного рассудка, который в «Начале и основании» устремляется прямо к решающей точке всей благодатной жизни, и вдохновенной верности несравненному Вождю, Иисусу, побуждающему людей принимать вслед за Ним нищету и бесчестье, дабы вместе с Ним завоевывать мир для служения Отцу и во славу Отца. Вот почему, как мне кажется, все самые верные толкователи мысли святого в поисках самой ее сути приходят к размышлению о трех степенях смирения, а именно о той, третьей, степени смирения, которая включает в себя вместе со второй всеобъемлющую благодатную логику «Начала и основания», преодолевает ее благодаря чутью любви ко Христу и возвышает душу до полного участия в вершине искупительной жизни, в нищете и бесчестье Креста.
В той или иной форме все биографы св. Игнатия обращают внимание, – особенно когда говорят о последних годах его жизни, годах правления Обществом в Риме, в маленькой комнатке Джезу – на странное сочетание в нем следующих двух вещей: долгих созерцаний мистика, погруженного в Бога, замирающего во время мессы от удушающих слёз любви, живущего непрестанно в почти непосредственной близости к божественным Лицам, сосредоточивающегося, чтобы получить от них вдохновение, прежде чем принять какое-либо решение, – и ясного разума гения, создающего деталь за деталью шедевр организации и управления – Конституции, – оценивающего с невозмутимой точностью пригодность людей, которых намерен в чем-либо задействовать, реалистично обсуждающего преимущества и недостатки каждого предприятия, удивляющего даже мудрых мира сего своими высочайшими качествами руководителя людей. Игнатий, как и следовало бы ожидать, оставил в своей духовности отпечаток того, чем являлся сам. Одна из главнейших черт его духовности как раз и состоит в этом единстве порыва и разума.
Идея служения из любви
Если мы сделаем еще один шаг и зададимся вопросом о том, к какой цели устремляется сей разум, какова движущая сила, питающая этот порыв любви, мы опять вернемся к тому, к чему уже возвращались не раз: к служению Богу, к служению из любви ко Христу, вослед за Христом и по стопам Христа. В этом и состоит то, что, я думаю, можно назвать
История Церкви дает нам многочисленные и разнообразные примеры подобных идей, посланий, сообщаемых Богом святым, которых Он избирает во все века, чтобы ярче подчеркнуть тот или иной аспект христианской жизни, лучше отвечающий нуждам времени. Имея свою непреходящую ценность в истории католической святости в целом, провиденциальные приуготовления и излиянные дары, аскетические дела и дары мистические в каждой из этих избранных душ служат одной и той же цели – донести до христианского народа особое послание. Этим объясняется одновременно глубокое единство их жизней, поразительное порой их разнообразие и их общая черта – верность евангельской традиции.
Многочисленны и разнообразны те всецело истинные аспекты этой христианской жизни, которые со времен Евангелия, св. Павла и св. Иоанна открывал Сам Иисус и Его богодухновенные истолкователи. «Я пришел для того, чтобы имели жизнь и имели с избытком… Я есмь лоза, а вы ветви… Мы, многие, составляем одно тело во Христе… Я обручил вас единому мужу, чтобы представить Христу чистою девою… Причастники Божеского естества… Я свет… Веруйте в свет, да будете сынами света… Да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино…». «Жизнь с избытком, жизнь в единстве с лозой, в единстве со Христом – Главой мистического тела, Супругом души… Божественное усыновление, причастность к Божескому естеству… Свет, освещающий сынов… Единство с Сыном, а в Нем – с Отцом и Святым Духом…».
Другой ряд аспектов: «Я дал вам пример… В вас должны быть те же чувствования, какие и во Христе Иисусе: Он уничижил Себя Самого… Блаженны нищие, плачущие, изгнанные…». Подражать Христу, уподобляться Ему, участвовать в Его бедности и в Его унижениях, находить подлинное счастье и подлинную радость в бесчестии…
Можно было бы еще долго приводить те тексты, которые на протяжении веков находили свои отголоски в провиденциальных посланиях св. Франциска Ассизского, св. Доминика, св. Иоанна Креста, св. Винсента де Поля…
Через мистические дары, которые Бог в изобилии изливал на него со времен Манресы, Игнатий обрел послание об апостольском служении: «Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих. И кто хочет между вами быть первым, да будет вам рабом… И вы будьте подобны людям, ожидающим возвращения господина своего… Блажен верный и благоразумный домоправитель… Дал им десять мин и сказал им: употребляйте их в оборот, пока я возвращусь…». Словам своего Господа вторит «Павел, раб Иисуса Христа». Эта формула чередуется в заголовках его посланий с оборотом «Апостол Иисуса Христа», и ее подхватывают в свою очередь «Петр, раб и Апостол Иисуса Христа», первый «слуга слуг Божих», «Иаков, раб Бога и Господа Иисуса Христа», «Иуда, раб Иисуса Христа», «Иоанн, раб Иисуса Христа», Который послал его, чтобы «показать рабам Своим» тайны Своего Откровения…[306]
Параллельный ряд: «Моя пища есть творить волю Пославшего Меня и совершить дело Его… Кто будет исполнять волю Отца Моего Небесного, тот Мне брат, и сестра, и матерь… Я сошел с небес не для того, чтобы творить волю Мою, но волю пославшего Меня Отца… Бог же да усовершит вас во всяком добром деле, к исполнению воли Его… Страдающий плотию перестает грешить, чтобы остальное во плоти время жить уже не по человеческим похотям, но по воле Божией… Исполняющий волю Божию пребывает вовек…»[307].
Пусть читатель простит меня за перечисление хорошо известных текстов Нового Завета: оно представилось мне необходимым, чтобы показать, где берет свои глубочайшие истоки та духовность служения Богу, воле Божией, которая свойственна св. Игнатию, и почему она не меньше, чем духовность единения и жизни во Христе, составляет неотъемлемую, важнейшую часть уже явленной сокровищницы оригинальной христианской мысли.
Ибо мы подошли к самой сердцевине духовной жизни и учения нашего святого, мистике служения из любви, более, чем мистике единения и преображения, как мы уже замечали в связи с дарами излиянного созерцания, которыми он был наделен в избытке и которые главенствуют над всей его внутренней жизнью и ее направляют. Это можно сказать и о духовных наставлениях, которые он давал другим: в Упражнениях, переписке, Конституциях, как и в «Духовном дневнике» мы видим ту же главную заботу – находить волю Божию, и находить ее, прежде всего, внимая постижениям
ebooksa