Охота на тринадцатого,

22
18
20
22
24
26
28
30

– А счастье было так близко, – признался адмирал разведчику. – Думал, добиваю русского медведя. А оказалось, я его будил. Но ничего еще не потеряно. Буковски! Всех, способных держать оружие – а у нас все способны, как-никак военный корабль, хе-хе! – к стартовым створкам! Вымети эту нечисть в космос, под наши лазеры! Наши – и русских! Думаю, русский карательный корпус будет бить своих предателей, а не европейцев-героев! Как полагаешь, сынок?

– Мы выкинем их, адмирал! – рявкнул Буковски.

– Вот и занимайтесь…

Капитану не повезло. Или повезло? Или то и другое в одной упаковке? Он успел собрать под своей командой курьеров связи, военных полицейских, резервных пилотов и вообще всех встречных и поперечных, потому что адмирал был прав, как всегда – на военном корабле нет неспособных держать оружие! Он даже успел провести отряд вплоть до стартовой палубы. И успел выскочить за поворот коридора первым, подавая пример подчиненным. И уткнулся взглядом в невозможное: русский «Черт» стоял, перегораживая путь, и чуть покачивался на противотяге. За спиной капитана охнули:

– «Тринадцатый»!

Пронесся шум множественных движений, характерных для отступающей пехоты, и капитан почувствовал за спиной пустоту.

– Выходи один на один! – в ярости заорал Буковски, бросил на гранитный пол бесполезную штурмовую винтовку и принял боевую стойку. – Если мужчина – выходи!

Он еще успел увидеть, как стремительно провернулся диск русского истребителя, ориентируясь на врага нулевым градусом… потом на капитана равнодушно глянул прицел трассера, и Буковски не стало. Совсем. Как и его отряда, но это чуть позже. Так что можно сказать, что не повезло. Зато никто даже боли не почувствовал. Трассер бьет так, что для боли просто не остается места и времени. А погибнуть без боли – в космосе многого стоит. Повезло.

Трассер простучал коротко и зло.

– Товарищ младший лейтенант, оставьте работу десантникам! – буркнул старшина.

– И, кстати, дальше дисколету ходу нет, – добавил пилот. – Осевые мы вычистили, а коридоры жилого сектора для рядового состава узкие, не то что на адмиральской палубе. Совсем как у нас. Падлы. А болтали, у европейцев демократия.

Офицер глянул на пилота сухими воспаленными глазами, и тот замолчал.

– Старшина, общую связь! – приказал офицер так, словно требовал нечто рутинное, а не работу электроники после олл-аут.

– Есть! – так же буднично отозвался старшина, и дисколет наполнился многоголосием боя.

Офицер слушал, уткнувшись шлемом в скрещенные руки. Сквозь русские маты на равных прорывались вопли на немецком, испанском и польском, словно для техники старшины не существовало фазового шифрования противника. Где-то далеко, на пределе слышимости, даже звучали деловитые переговоры офицеров карательного корпуса, носящего издевательское название «Свободная Россия». Российские шифровальные машины, самые надежные в мире, приемники старшины игнорировали с такой же легкостью.

– Он сказал – у него нет надежного пилота, – пробормотал офицер, не поднимая головы. – А я не понял. И он отправил сестру – единственного надежного человека. И получается, это я Лючию сжег. Своими руками. Мне жить неохота… Только Лючия сказала жить! И я выполню ее приказ! Старшина, защищенную нитку на десант.

Буревой спокойно кивнул, мол, нет проблем, можем и с десантниками связаться, ведущими бой в недрах вражеской матки, и связь защитить, и все это на жалких ресурсах обычного истребителя.

– Полосатики, доклад! – приказал офицер в пространство.

Пилот со стрелком переглянулись – десантники за такое слово убить могли. Бывало не раз, что и убивали.

– Гробим матку! – прохрипели по связи. – Большая, сука!