Мы шли втроем в сторону павильона. Метрах в ста от него репортер остановил нас и, указывая на невысокие кусты, бросил:
– В павильон убийца шел отсюда.
Это были не единственные кусты в дубовой роще, поэтому я поинтересовался, почему убийца выбрал именно их. Рультабийль указал на тропинку, шедшую мимо кустов к дверям павильона, и ответил:
– Как видите, дорожка посыпана гравием. Он должен был пройти по ней, так как на мягкой земле его следов нет. Не на крыльях же он летел! Он шел, шел по гравию, отпечатков на котором не остается. Собственно говоря, по этой тропинке проходили многие, потому что это самый короткий путь из павильона в замок. Что же касается кустов, то вечнозеленые лавр и бересклет послужили убийце надежным укрытием, пока он ждал момента, когда сможет направиться в павильон. Спрятавшись, он видел, как оттуда вышли господин и мадемуазель Стейнджерсон, потом папаша Жак. Гравийная дорожка идет почти до окна передней. Следы же человека – я их уже видел, а вы сейчас увидите – идут параллельно ограде, значит ему нужно было лишь сделать широкий шаг, чтобы очутиться под окном передней, которое папаша Жак оставил открытым. Оставалось подтянуться на руках – и он в передней.
– В конце концов, это вполне возможно… – начал я.
– Что «в конце концов»? Что «в конце концов»? – закричал Рультабийль, охваченный внезапным приступом гнева, который я нечаянно вызвал. – Почему вы говорите: «В конце концов, это вполне возможно»?
Я принялся умолять его не горячиться, но он уже слишком разошелся, чтобы слушать меня, и заявил, что восхищается благоразумными сомнениями, ссылаясь на которые кое-кто (то есть я) обходит самые простые вопросы, никогда не решаясь сказать «это так» или же «это не так», в результате чего его разум приходит к такому же результату, какой получился бы, если бы природа позабыла снабдить его черепную коробку хотя бы небольшим количеством серого вещества. Поскольку я смутился, мой молодой друг взял меня под руку и уверил, что никоим образом не имел в виду меня, так как меня он ценит весьма высоко.
– Но посудите сами, – продолжал он, – не делать правильных выводов, когда человек способен их делать, порою просто преступно! Если бы я не сделал вывода относительно гравия на дорожке, мне пришлось бы прийти к мысли о воздушном шаре! Но, дорогой мой, воздухоплавание развито еще недостаточно, для того чтобы допустить мысль об убийце, падающем с неба! Так что не употребляйте слово «возможно», когда по-иному и быть не может. Итак, мы знаем, каким образом преступник проник в павильон и когда он это сделал. Он попал туда после пяти, когда хозяева гуляли. То обстоятельство, что в половине второго, когда профессор с дочерью вернулись, в лаборатории находилась горничная, пришедшая убраться в Желтой комнате, позволяет нам утверждать, что в это время убийцы в комнате, под кроватью, не было, если только горничная не его соучастница. Что вы на это скажете, господин Дарзак?
Дарзак покачал головой и заявил, что он уверен в преданности горничной мадемуазель Стейнджерсон, особы весьма честной.
– К тому же в пять часов господин Стейнджерсон вошел в комнату за шляпкой дочери, – добавил он.
– Да, и это тоже, – согласился Рультабийль.
– Убийца влез в окно тогда, когда вы говорите, – с этим я согласен, – вставил я, – но зачем он закрыл окно, коль скоро это обязательно должно было привлечь внимание того, кто его открывал?
– Вполне возможно, что окно не было закрыто сразу же, – ответил юный репортер. – Однако, если преступник закрыл его, он сделал это из-за того, что в двадцати пяти метрах от павильона посыпанная гравием тропинка изгибается и в этом месте растут три дуба.
– Что вы хотите этим сказать? – спросил Робер Дарзак, шедший рядом с нами и слушавший Рультабийля с напряженным вниманием.
– Я объясню это позже, сударь, когда сочту, что настало время, но полагаю, что до сих пор я не произносил более важных слов, связанных с делом, чем эти, – если, конечно, мое предположение верно.
– В чем же оно заключается?
– Вы это узнаете, если оно окажется справедливым. Говорить о нем пока рано: это лишь предположение.
– Но вы хотя бы подозреваете кого-либо в покушении?
– Нет, я не знаю, кто преступник, но, будьте уверены, господин Дарзак, узнаю!
Должен признать, что Робер Дарзак казался весьма взволнованным, и подозреваю, что обещание Рультабийля не очень-то ему понравилось. «Но почему же, – подумал я, – он помогает репортеру, если и в самом деле опасается разоблачения убийцы?» Похоже, у моего друга создалось такое же впечатление, так как он вдруг в упор спросил:
ebooksa