– После этого ты их с ложечки кормишь вареньем: одну ложечку одному, а пока он глотает, другую ложечку другому. И горе тебе, если между первой и второй ты ложечку вложишь себе в рот. Я увижу, мои глаза всюду, в каждой ложечке мои глаза. – Она широко раскрыла глаза, пугая меня. – Потом ты их уложишь снова спать и глазки им закроешь. А уснут они сами. А если с ними что-нибудь случится, так и с тобой случится. Алешка! – закричала вдруг госпожа Гулька.
Никто не ответил.
– Алешка!! – завопила Гулька и застучала клюкой по полу, будто Алешка жил под полом. – Скотина!
– Я, барыня, – ответил за стеной сонный голос. И, звеня связкой ключей, вошел вышибала с синей мордой и мешками под глазами и пошел на нас, неся впереди себя рыжие кулаки, разросшиеся от частого употребления. Казалось, встань на дороге буфет, он и буфет прошибет своими кулаками и пройдет сквозь буфет.
– Алешка! – сказала госпожа Гулька. – А ну, что ты с ним сделаешь, если с детьми что-нибудь случится?
– Убью! – равнодушно ответил Алешка.
– Вот видишь! – обрадовалась госпожа Гулька. – Иди, Алешка, дрыхай! Молодец!
И Алешка, так же неся впереди себя свои рыжие кулаки, пошел досматривать свой разбойничий сон.
– Ну а теперь ты берешься за грубые дела, – сказала, вздохнув, госпожа Гулька. – Гостиница должна быть не гостиницей, а куклой. Это – „Португалия", а не какая-нибудь грязная „Аргентина"! Ты убираешь тарелки и бутылки и все объедки и кости. Но ты их не пробуешь! Я пересчитаю вечером все кусочки, которые останутся на тарелках, и пересчитаю утром, когда ты их соберешь с тарелок. И если ты скажешь: съела кошка, я не поверю. Кошку я кормлю из своих рук самым сладким и жирным, и она не станет есть то, что готовится для гостей. Запомни: кошка не съела!
– Он запомнит, – обещала тетка.
– Ты натираешь все дверные ручки, начищаешь все кастрюли, месишь тесто, моешь полы, приносишь все, что надо принести, выносишь все, что надо вынести. Ты хочешь сказать, что ты сразу не сумеешь? Сумеешь ты или не сумеешь, хочешь или не хочешь – это не мое дело. Не я должна все это делать, а ты…
Госпожа Гулька передохнула, нос ее потянулся к подбородку, и она продолжала: – Приходит гость – ты уже возле него, со своей детской улыбочкой, снимаешь с него калоши, всякую пушинку снимаешь и подаешь ему пить. Ему не хочется – ты его уговариваешь, что ему хочется. Ты лучше его знаешь, хочется ему или нет. Один тебя смажет салом, другой горчицей, третий уксусом напоит, четвертый на голове тарелку сломает: они за все заплатили деньги. Деньги у меня завязаны. Вот! А ты что, сморкач? Ты смеешь думать, зачем и почему? У тебя еще течет с носа. У твоего папы течет с носа. У вас всех!
Все это госпожа Гулька не говорила, а выкрикивала, и крючковатый ее нос будто клевал меня. Мне казалось, что она продолбила мне макушку, и у меня даже заболела голова.
– Если тебе выбили зуб, ты зуб не выплевывай, потом выплюнешь – не подавишься. Лучше хихикни. Можешь и не хихикать, я не требую, но если ты хихикаешь, будет очень хорошо.
С ненавистью она посмотрела на меня. – Но тебе же захочется в орешки поиграть, на одной ножке постоять, и не просто постоять, а кричать: бим-бом! бим-бом! – чтобы все знали, что ты стоишь на одной ножке.
– Что вы? – обиделась тетка. – Ему уже восемь лет!
Но госпожа Гулька не слушала.
– Или ты вдруг появишься перед зеркалом, высунешь язычок и будешь смотреть, как там мальчик, с таким же носиком, высовывает язычок, или нарисуешь на стене кружочек и будешь плевать в этот кружочек, или сделаешь дудку из бузины и день и ночь будешь дудеть или свистеть. Сначала – дудка из бузины, потом конфетку украдешь, потом ночью меня зарежешь! Я знаю, к чему приводит дудка из бузины!
– Ему ничего не захочется, возьмите его только! – упрашивала тетка.
– Я тебя знаю, – не успокаивалась Гулька, – ты ещё вздумаешь на веревочке повеситься, утопиться, отравиться. Так я тебе заранее говорю: веревочка тебя не выдержит, вода не примет, отрава не отравит, и в огне ты не сгоришь. Раз я за тебя деньги заплатила, никуда ты не денешься.
ebooksa