Арбат, режимная улица

22
18
20
22
24
26
28
30

И три приказчика, бледнея, прошептали:

– А если что-нибудь пропадет?

Больше всего они боялись за халву.

– Халву ему показывать нельзя, ни в коем случае!

– Особенно шоколадную, особенно миндальную…

– А орехи? Ой, орехи, – вдруг вспомнил „Диамант и братья".

– Изюм! – крикнула из своей клетки старая дева.

– Ты любишь изюм? – спросил дядя, как раз в это время незаметно кинувший в рот несколько изюминок. – Он уж не так изюмист, как о нем говорят…

Три приказчика в острых колпаках, один за другим, тоже высказали свои предположения, причем каждый назвал свое любимое кушанье и оглянулся: цело ли еще это кушанье. И у одного был нос в меду, у другого язык в сметане, у третьего на зубах халва.

– А серебряные колбасы вы забыли? – все не успокаивалась старая дева. – Он их утащит из-за одних серебряных бумажек. А свечки? – И она высунулась из окошка.

– Ну, свечек не сожрет, – сказал дядя, – он не такой бандит.

– А варенье? – ехидно спрашивала старая дева. – Что вы на это скажете?

– Дайте ему только понюхать! – сказал Диамант.

– Не давайте нюхать! – закричали приказчики.

– Зато синьки он уже не тронет, – обрадованно сказал Диамант. – Как вы думаете?

Соль, цикорий – все это отметалось. Даже старая дева не допускала, чтобы я съел цикорий.

Тут она из своей клетки заметила, что я улыбнулся, и сразу закричала, что я сейчас что-то съел: иначе зачем я бы стал улыбаться? И она говорила, что ее вот сейчас в сердце укололо, – ее всегда так колет, когда в магазине что-нибудь съедят.

– Не может быть, чтобы он ничего не съел, – настаивала она, – язык у него красный, видно, что сладко ему было.

– У ребенка всегда такой язык, – уверяла тетка. – У папы его такой язык, у дедушки был такой язык, даже у меня – далекой родственницы – тоже такой язык, у нас у всех такой язык.

Но они не хотели верить и говорили, что не может быть, чтобы язык был такой красный, и что тут что-то такое есть, и они искали, что тут такое есть.