И три приказчика, бледнея, прошептали:
– А если что-нибудь пропадет?
Больше всего они боялись за халву.
– Халву ему показывать нельзя, ни в коем случае!
– Особенно шоколадную, особенно миндальную…
– А орехи? Ой, орехи, – вдруг вспомнил „Диамант и братья".
– Изюм! – крикнула из своей клетки старая дева.
– Ты любишь изюм? – спросил дядя, как раз в это время незаметно кинувший в рот несколько изюминок. – Он уж не так изюмист, как о нем говорят…
Три приказчика в острых колпаках, один за другим, тоже высказали свои предположения, причем каждый назвал свое любимое кушанье и оглянулся: цело ли еще это кушанье. И у одного был нос в меду, у другого язык в сметане, у третьего на зубах халва.
– А серебряные колбасы вы забыли? – все не успокаивалась старая дева. – Он их утащит из-за одних серебряных бумажек. А свечки? – И она высунулась из окошка.
– Ну, свечек не сожрет, – сказал дядя, – он не такой бандит.
– А варенье? – ехидно спрашивала старая дева. – Что вы на это скажете?
– Дайте ему только понюхать! – сказал Диамант.
– Не давайте нюхать! – закричали приказчики.
– Зато синьки он уже не тронет, – обрадованно сказал Диамант. – Как вы думаете?
Соль, цикорий – все это отметалось. Даже старая дева не допускала, чтобы я съел цикорий.
Тут она из своей клетки заметила, что я улыбнулся, и сразу закричала, что я сейчас что-то съел: иначе зачем я бы стал улыбаться? И она говорила, что ее вот сейчас в сердце укололо, – ее всегда так колет, когда в магазине что-нибудь съедят.
– Не может быть, чтобы он ничего не съел, – настаивала она, – язык у него красный, видно, что сладко ему было.
– У ребенка всегда такой язык, – уверяла тетка. – У папы его такой язык, у дедушки был такой язык, даже у меня – далекой родственницы – тоже такой язык, у нас у всех такой язык.
Но они не хотели верить и говорили, что не может быть, чтобы язык был такой красный, и что тут что-то такое есть, и они искали, что тут такое есть.