– Реб Иекеле! Научите его. У него министерская голова!
– Ну, так чему я его научу, – говорит Иекеле, – когда у него министерская голова? Выводить пятна? Пусть лучше сам их сажает. Самые сладкие, самые густые пятна, чтобы даже я – Иекеле – вывести их не мог.
В центре местечка белокаменный пассаж с высокими колоннами, воздвигнутый графиней Браницкой. Лавки кожевенные, мануфактурные, галантерейные, звенящие меняльни, темные утробы керосиновых складов, белые мучные лабазы, бесящийся люд.
Распахнут настежь магазин красок. Двери и окна, и стены разукрашены: круги, зигзаги и молнии. Ультрамарин, бордо и золото. Они пылали, слепили и ходили кругами в глазах; их нельзя было не купить. Фабрикант готов был расписать своих детишек, как зебр, – пупки в золоте, чтобы расхвалить свои краски, самые огненные, самые зеленые, самые желтые в мире.
– Краски вечные, краски из Индии и Китая, выжатые из водорослей океана, из перьев тропических птиц! Ни вода, ни солнце, ни время не губят их – не линяют, не тускнеют, не шелушатся!
О кадки оранжевых красок! Я упивался их цветом и блеском. Они мучили безумной недостижимостью своей.
– Не притрагивайся! – кричала тетка.
Рядом в роскошном магазине продавали бронзу, красный бархат и обои для комнат молодоженов, обои на все вкусы и характеры: для бешеных и молчаливых, для нежных и грубых, и для завистливых. Еврей привез из невероятных стран фарфоровых слонов, огромные гудящие раковины; с замиранием сердца я слушал их вечный гул.
Какие– то люди с медными лицами, в расшитых тюбетейках носились по ярмарке, расстилая по ветру шелковые шали, и украинское солнце переливалось и сверкало в их руках, и шелка казались то ярко-алыми, то золотыми, то серебристыми.
В толпе, стонущей и орущей, появлялись продавцы птиц, веселые, беспечные евреи. В клетках порхали, свистели, щелкали, рыдали птицы украинских лесов. Но продавцы забывали о них, они готовы были продавать черных лебедей, страусов, жирафов, когда речь заходила о птицах. От их воображения можно было сойти с ума.
Евреи все продавали, даже иконы. Они со страстью предлагали чужого Бога:
– Ах, купите Богородицу, Богородица улыбающаяся, Богородица плачущая, Богородица во всех видах.
– Вы видите этот клетчатый платок? – говорила торговка, разложившая платки прямо на земле. – Спите на нем, кушайте на нем, заворачивайте в него детей, варите в нем, пеките в нем, целуйтесь в нем – ему ничего не будет. Он будет клетчатый, и каждая клетка – это деньги!
– Ах, какая радужная ножка, – лепетал приказчик, стоявший на коленях перед дородной щеголихой. – Подтяните еще чулочек, выше, выше, вот так! Вы уже дрожите, как птичка? – усмехался он. – Вы уже хотите этот чулок, я вижу! Ну, так я вам его уступлю за полцены. – И он охал и жалел, без конца жалел, что уступает.
– Господин хозяин, господин хозяин! – умилялась и отчаивалась маленькая женщина. – Ну разве вы где-нибудь достанете такие полосатые кальсончики? Нигде вы не достанете такие полосатые кальсончики.
– О горчица, моя горчица! – отчаянным голосом выкрикивал желчный еврей в бабьей кофте. – Купите горчицу!
– Дрожжи, дрожжи! – пытался перекричать его сосед. – Ой, без дрожжей вы долго не проживете!
– Уксус, уксус! – заглушал их обоих третий. – Купите уксус. Не уксус, а вино!…
– Купите, купите! – кричала ярмарка.
– Купите! Ой, купите! В вашей душе есть еще Бог? Почему вы не хотите купить?
ebooksa