«Тебе надо убрать из дома своих девочек, – сказала Нэнси. И продолжила, легко и просто, как будто делая заказ в бюро обслуживания: – Отправляй Маргарет ко мне».
Мэри Гэлвин понимала, что показывать свои чувства ей нельзя. После всего случившегося мать впадала в истерику, стоило только кому-то из дочерей проявить несдержанность.
Однако когда сестра Маргарет, единственный человек в доме, которого Мэри могла считать другом, засобиралась в дорогу, она расплакалась громче и безутешнее, чем когда-либо в жизни. Мэри была в таком смятении, что родители испугались сцены расставания сестер в доме Гэри и не позволили ей поехать с ними.
В один из январских дней, который навсегда врезался в память, Мэри стояла на крыльце дома на Хидден-Вэлли и плакала навзрыд, наблюдая, как родители увозят сестру. А ее бросили с Дональдом и Питером. Оставался еще и третий брат, Джим, по мнению родителей, вроде бы готовый предоставить ей убежище. Но уже тогда Мэри в глубине души понимала, что это не так. Она чувствовала себя покинутой, беспомощной и брошенной на произвол судьбы.
Часть II
Глава 18
Нередко случались дни, когда Линн ДеЛизи казалось, что она находится не в том месте и не в то вовремя, что наука не для нее и что она совершила глупость, решив когда-то посвятить ей жизнь. Однако, наверное, самым худшим для нее стал день, когда ей сообщили, что она может довести до безумия собственных детей.
Такое предупреждение она получила не от кого-то, а от детского психиатра из Национального института психиатрии, считающегося ведущим американским научным центром в своей области. Он упомянул об этом вскользь на лекции. ДеЛизи, одна из немногих женщин в аудитории, проходила первый год стажировки в психиатрическом отделении вашингтонской больницы Сент-Элизабет. А еще она была единственной матерью – двое ее малышей в данный момент находились дома под присмотром няни. Как специалист по семейным отношениям, лектор Теодор Лидз из Йельского университета усматривал связь между психическим нездоровьем, точнее шизофренией, и ростом числа работающих женщин. Он сказал стажерам, что в первые два года жизни ребенка мать обязана постоянно находиться с малышом и ухаживать за ним.
ДеЛизи не могла избавиться от ощущения, что это говорят непосредственно в ее адрес. Из всех матерей пригородного района она была единственной, кто оставлял детей с няней и уезжал на работу в Вашингтон. Разумеется, супруг тоже работал, но приспосабливаться к совмещению работы и родительских обязанностей пришлось именно ей – чтобы избежать ночных смен, Линн договорилась об увеличении срока своей стажировки по сравнению с обычным.
Все остальные стажеры-первогодки промолчали, а ДеЛизи принялась возражать и потребовала доказательств. «А есть какие-то подтверждающие данные? Хотелось бы посмотреть на фактический материал», – сказала она.
Но подтверждающих данных у лектора не было. Он ссылался не на научные исследования, а на Фрейда.
В течение нескольких следующих недель ДеЛизи не оставляли мысли о том, что основой уверенности этого психиатра послужили не подтвержденные экспериментальные данные, а отдельные случаи и стереотипы. В результате лекция Теодора Лидза задала направление деятельности ДеЛизи на многие годы вперед. В эпоху двух диаметрально противоположных подходов к лечению шизофрении – психотерапевтического и медикаментозного – ДеЛизи выбрала третий путь: поиски доказуемых неврологических причин этого заболевания.
Линн захотела стать врачом еще в детстве, прошедшем в пригородных поселках штата Нью-Джерси. Ее отец, инженер-электрик, долгое время был единственным, кто поддерживал и поощрял эту мечту. Она впервые задумалась об изучении головного мозга и его взаимосвязи с психическими заболеваниями в период учебы в Висконсинском университете, начитавшись о неврологическом действии галлюциногенов. Правда, время для этого оказалось не самым подходящим. Линн оканчивала колледж в 1966 году. Тогда в разгар вьетнамской войны многие из сокурсников-мужчин стремились попасть на медицинский факультет университета, чтобы получить отсрочку от армии. Женщина, подававшая документы на поступление одновременно с ними, изначально оказывалась в проигрышном положении. Зачем давать ей место на медфаке, если любого мужчину, которому будет отказано в приеме, могут отправить на войну?
Тогда Линн пошла обходным путем. Окончив колледж, она устроилась работать лаборантом в Колумбийский университет и поступила в вечернюю магистратуру биологического отделения Нью-Йоркского университета. В библиотеке учебного заведения она познакомилась со своим будущим мужем – аспирантом Чарльзом ДеЛизи. Незадолго до свадьбы Линн поступила в единственное доступное для нее медицинское учебное заведение – Женский врачебный колледж штата Пенсильвания в Филадельфии. Проучившись там год, она попробовала перевестись на один из аналогичных факультетов в Нью-Йорке, где продолжал учиться в аспирантуре Чарльз. В первой приемной комиссии ее спросили, что для нее важнее – дети или карьера. В другой – собирается ли она предохраняться от беременности. В обоих случаях в переводе ей отказали.
Даже муж считал, что ей следует уйти с медицинского факультета и переключиться на менее сложную учебу в аспирантуре. Однако Линн продолжила учиться, не без помощи своего декана – энергичной дамы, постоянно выступавшей за приход в профессию нового поколения женщин. Именно она договорилась с Нью-Йоркским университетом, и Линн приняли на медицинский факультет. В следующем году муж Линн получил ставку научного сотрудника в Йельском университете, и они переехали в Нью-Хейвен. Линн вернулась в свой Женский врачебный колледж и стала ежедневно путешествовать на поезде в Филадельфию и обратно. Когда она забеременела первым ребенком, декан снова пришла на помощь и организовала перевод в Йельский университет на весь последний год обучения.
ДеЛизи окончила медицинский факультет в 1972 году. Пара еще раз переехала к месту работы мужа, на этот раз в Нью-Мексико. Там Линн начала работать врачом общей практики, занимаясь лечением бедных рабочих-иммигрантов. Там же родился второй ребенок. Когда мужу предложили работу в Вашингтоне, Линн стала искать возможности устроиться там на врачом-стажером. «Меня интересовала шизофрения, потому что она – реальное заболевание мозга. Скажем так, это не просто повседневная тревожность, а настоящая неврологическая болезнь», – вспоминает она. ДеЛизи решила, что в непосредственной близости от Национального института психиатрии найдутся люди, которые считают так же.
Чтобы отыскать единомышленников, потребовалось время. Хотя в психиатрическом отделении больницы Сент-Элизабет находилось полно шизофреников, изучать эту болезнь как физический недуг считалось бесперспективным делом, по меньшей мере, с точки зрения руководителей программы стажировки. Налицо была единственная практическая проблема – таким пациентам никогда не становилось лучше. Легче заняться депрессией, пищевыми или тревожными расстройствами – чем-то, где есть хотя бы проблеск надежды на выздоровление, или тем, что иногда поддается лечению традиционными психотерапевтическими беседами.
Существовала и более серьезная проблема – тот самый антагонизм между сторонниками наследственности и среды. Вопреки ожиданиям научными руководителями программы ДеЛизи оказались психоаналитики, а не психиатры-клиницисты. Тем, кто, подобно ей, интересовался шизофренией в ходе стажировки, разрешалось провести третий год в клинике Чеснат Лодж. Больница, некогда служившая опорным пунктом Фриды Фромм-Райхманн, исправно функционировала и находилась всего в нескольких милях езды от Вашингтона. Психотерапевты оттуда по-прежнему считали детский травматический опыт одним из главных факторов развития серьезных психических заболеваний. Равно как и многие из учителей ДеЛизи в больнице Сент-Элизабет.