В начале сентября, когда мы с Лурдес только приехали в США, чтобы погостить у её псевдосына, я узнал от Стэнли, что дача, в которой я провёл много сладостных ночей с семнадцатилетней красоткой, нынешней старушкой миссис Крайтон, уже десять лет как продана пожилой паре, однако из-за ухудшегося здоровья этой четы дача уже два года как заброшена и обещает скоро прийти в аварийное состояние. Как только Тереза Холт предстала передо мной собственной персоной, я сразу почувствовал запах жареного и решил перестраховаться. На заброшенной даче, не принадлежащей моей семье уже десять лет и заброшенной её нынешними хозяевами, меня точно не станут искать. Это место для пережидания бури идеальное: в полумиле от населённого пункта, без соседей и укрыто кронами густо разросшихся елей. В сентябре я сделал здесь запасы еды, одежды и бытовых мелочей, должных хватить в крайнем случае на месяц-полтора. Я прекрасно понимал, что дольше оставаться незамеченным на этом месте у меня не удастся из-за неминуемых зимних морозов: рано или поздно низкая температура воздуха начнёт вынуждать меня развести огонь в камине, который будет угрожать мгновенным разоблачением моего присутствия в заброшенном доме. Мне необходимо было время, максимум семь недель, не дольше, и я был готов к этой осаде.
За первую неделю я успел поменять старые автомобильные номера на новые и перекрасить кузов машины из чёрного в зелёный цвет, сделав эту работу качественно, без заляпывания окон, при помощи пульверизатора, картона и трёх мотков изоленты. Все материалы и инструменты были мной приготовлены даже раньше, чем запасы продуктов, так что вопрос оставался только во времени и моей усидчивости, а так как и первого, и второго у меня сейчас было достаточно, результат получился хорошим. В заброшенном гараже я работал только днём, чтобы ночью не включать свет и не привлекать к себе внимание проезжающих по лесной дороге автомобилей немногочисленных деревенских жителей. За три недели по дороге мимо моего заброшенного на первый взгляд убежища, в котором я вполне неплохо обосновался, проехало не больше десятка автомобилей, что могло говорить о том, что дела у Вирлпул, скорее всего, совсем плохи: наверное, в деревне осталось совсем мало постоянных жителей и она, постепенно превратившись в дачное поселение, уверенными шагами продолжала продвигаться к упадку.
Я провёл в подполье ровно три недели. В заброшенной даче мной была обустроена для жилья только одна комната, расположенная в глубине дома, единственное окно которой выходило в стену стоящего напротив разрушенного сарая. Только в этой комнате крыша всё ещё не протекала во время ливневых дождей, которые зарядили беспрерывным потоком сырости и холода с двадцатых чисел октября, и окно только этой комнаты не выходило в сторону лесной дороги, с которой случайный прохожий мог бы заметить движение внутри дома.
Чем ближе октябрьские дни приближали осень к ноябрю, тем мрачнее становилась погода. Я же не мог воспользоваться автомобильной печкой, потому как хотя у меня и имелись некоторые запасы топлива, тратить их столь бездумно было бы глупо. Камин топить я тоже не мог и потому круглосуточно ходил в тёплой одежде, по ночам надевая поверх свитера ещё один, связанный из овечьей шерсти. Хотя изначально я переживал из-за неимения возможности помыться, ситуация с отсутствием душа всё же в итоге оказалась для меня не критичной: хотя я не мог позволить себе полноценную гигиену, благодаря влажным салфеткам, антисептикам и дезодоранту, неприятного запаха и кожного зуда я всё ещё избегал.
Изначально я планировал выждать месяц, но из-за боязни подхватить в постоянной сырости серьёзную простуду, что в моём возрасте могло бы стать для меня фатальной ошибкой, и из-за непредвиденно быстро иссякающих продуктовых запасов, я решил покинуть своё укрытие на неделю раньше. Для этого я достал из бардачка новый телефон, которым обзавёлся за неделю до убийства Терезы Холт, и вставил в него сим-карту, в конце сентября сделанную мной на имя Августы без её ведома – моя дочь забыла свой паспорт в машине, что позволило мне по-быстрому воспользовался им. Обычно без присутствия владельца паспорта сим-карты не оформляются, однако я соврал, будто моя начальница попросила оформить всё без её участия и заплатил молодому парнишке сто баксов за быструю работу, так что этот вопрос у меня тоже был своевременно продуман. Хотя, может быть стоило обзавестись незарегистрированным телефоном.
Прежде чем высовываться на белый свет, мне необходимо было узнать, как там обстоят дела. Включив мобильный интернет, я вбил в поисковую строку браузера всего три слова: “Больничный Стрелок Роара”. Статей, посвященных моей личности, было так много и многие из них были опубликованы столь известными издательствами, что на моём лице постепенно начала растягиваться неконтролируемая улыбка. Прочтя пару статей о себе, найдя в каждой значительные преувеличения, я немного остыл читая о следователях Арнольде Риде и Пейтон Пайк. Пресса так превозносила этих двух “молодых гениев”, как газетчики их прозвали, что читать хвалебные оды в их честь было откровенно тошно. Статьи о Риде и Пайк выходили под громкими заголовками: “Они разоблачили тех, кого на протяжении трёх десятилетий не могла вычислить
Я планировал ещё долго просматривать все попадающиеся на глаза статьи по делу Больничного Стрелка, в каждой из них натыкаясь на свои портреты, как вдруг фотография, размещенная в оглавлении следующей статьи поразила меня в самый мозг и предопределила мои дальнейшие действия. На чрезмерно цветной, отчего переполненной жизненной энергией фотографии, Байрон Крайтон покидал больницу Роара в компании дешевой девки… Я не знал как, но это было правдой, что подтверждала развернувшаяся под фотографией приторная своей исковерканной правдивостью статья.
После подобного плевка в мои глаза я не мог позволить себе не закончить начатое дело. Даже если ценой станет моя собственная жизнь – я всё равно добьюсь своего: я добавлю ещё одно имя в свой послужной список. Оно будет принадлежать мне. Я его хочу.
Глава 60.
Тереза Холт.
09 октября.
Прежде чем я открыла глаза, я ощутила странное онемение всего тела. Как будто я уснула в неудобной позе в кресле перед телевизором, проспала не меньше двенадцати часов и теперь всё моё тело, от кончиков пальцев ног до кончиков волос, страшно затекло.
Наконец заставив себя открыть глаза, я поняла, что действительно проснулась не в кровати, но где именно нахожусь, первые пару минут никак не могла понять. Мысли в моей голове словно разлетались в разные стороны, в растерянности они метались и глухо бились о мой, внезапно начавший казаться мне тонким, череп с таким отупением, что первое время после прихода в сознание я не была способна уловить хотя бы их эхо. Пролежав в непонимании происходящего несколько минут, я, наконец, попробовала что-то сказать вслух, но изо рта у меня вырвался лишь стон, походящий на мямленье опьяневшего в доску человека. Поняв, что говорить мне подозрительно сложно, я попыталась вспомнить, что именно только что попробовала произнести, и вдруг… Широко распахнула глаза от беспокойного осознания – я пыталась позвать Берека!
Мысль о сыне мгновенно привела меня в чувство, как мог бы привести в чувство впавшего в беспамятство человека нашатырный спирт. Практически осязаемое кожей чувство смертельной опасности всколыхнуло мою душу с такой силой, что меня мгновенно затошнило. Я начала шевелить пальцами рук, желая убедиться в том, что с ними всё в порядке, и с ними словно действительно всё было в порядке, но онемение моего тела внезапно начало сменяться болью…
Я никак не могла определить область боли, понять, что конкретно у меня болит… Ощущение было такое, будто у меня болит вообще всё тело.
Почувствовав силу в пальцах, я впилась ими в коричневую, шершавую и липкую от влаги древесную листву, лежащую подо мной упругим ковром, и, в следующую секунду ощутив повторный прилив тошноты к горлу, начала шевелить ногами. Наконец сумев перевернуться на бок, я отжалась от покрова палой листвы и смогла встать на четвереньки. Но не прошло и десяти секунд после того как я, шатаясь, уперлась в лиственный ковёр гудящими от онемения ладонями и коленями, как моя тошнота стала невыносимой. У меня открылась рвота.
Пошатнувшись вперёд от первого же спазма, сжавшего мои желудок и горло удушающим жгутом, я едва не упала лицом вниз, однако вовремя уперлась правой ладонью впереди себя и перенесла на неё вес, благодаря чему удержаться на четвереньках у меня всё же удалось.
Рвота продолжалась меньше пяти минут. Как только она остановилась, у меня началась конвульсивная дрожь, сильно напоминающая судороги – я никак не могла взять под контроль этот непроизвольный тремор всего тела.
Моё состояние очень сильно походило на шок, но я никак не могла вспомнить, что именно послужило его причиной.
Дрожа всем телом, упираясь широко распахнутым взглядом в свои утопающие в пожухлой листве руки, я ощущала необъяснимый, угрожающий поглотить моё сознание ужас, но никак не могла понять природу его происхождения.