Я принял из её рук лист бумаги и посмотрел на него. Это был детский рисунок: маленький дом, источающий много тёплого света, нарисованного в виде волнистых линий жёлтого цвета.
– Он мой, – безотчетно нахмурившись, вслух заключил я.
– Такой же мой, как и твой, – весело усмехнулась Тесса, что мгновенно заставило улыбнуться и меня.
– В эти шесть лет у тебя были другие мужчины, – вновь неосознанно нахмурился я.
– Двое. С обоими провстречалась меньше года. Я их не любила.
– Как и я не любил тех женщин, с которыми спал в эти годы. Давай забудем хотя бы об этом?
– Хотя бы об этом, – Тесса прикрыла веки и уперлась затылком в подушку. – Давай сделаем это. Будем считать, что у нас всегда были только мы.
Я взял её за руку. Она показалась мне прохладной, поэтому я начал её растирать.
– Я почти всё знаю, – начал тихим полушёпотом я. – И ты тоже знаешь почти всё. Всё, что было сказано Лурдес в машине. Но было ещё много всего, что осталось за кадром. Например, для того, чтобы убедить меня в том, что ты меня бросила, она смонтировала фотографии, на которых ты якобы обнималась с другим парнем.
Услышав это, Тереза горестно застонала. Я знал, о чём она думает: как я мог поверить в подобную чушь и как она могла поверить в ещё более крайнюю чушь о моей несуществующей помолвке?
Первую половину ночи мы обсуждали и переживали всю эту боль заново. У обоих глаза были на мокром месте, но держаться у меня получалось всё же лучше, чем у измученной последними двумя сутками Терезы. Я говорил о том, как сильно сожалею, что допустил её знакомство с Лурдес, тем самым сделав её первой представленной моему ближнему окружению девушкой, после чего рассказывал ей и о своей к ней любви с первого взгляда, и о прочих значительных деталях, которые Лурдес собирала по крупицам и впоследствии использовала в качестве убойного оружия, способного выдать её грязную ложь за чистую монету. Тесса же раскаялась в том, что позволила себе избавиться от сим-карты: оставь она при себе старый номер, я бы рано или поздно, но обязательно дозвонился бы до неё методом подбора цифр… Когда же мы оставили позади обсуждение всех подковерных игр и интриг Лурдес с Ричардом, мы перешли к более приятным обсуждениям, которые, тем не менее, вспарывали мою душу не менее беспощадно. Тесса рассказывала мне о том, что ей пришлось пережить: как она страдала от нашего разрыва, от токсикоза, от невероятной боли во время родов… Как у неё начал округляться живот, как наш сын впервые толкнул её изнутри и как сильно он пинался на восьмом месяце беременности… Как он впервые улыбнулся, как у него прорезался первый молочный зуб и как первый молочный зуб выпал, как произносил первые звуки и первые полноценные слова, как он сделал первый шаг… Его первый рисунок изображал облака, его первым любимым блюдом был омлет, его первая прогулка под дождём случилась в конце мая, его первой заветной мечтой стала мечта о полёте на воздушном шаре…. Тесса с таким счастливым выражением лица рассказывала мне мельчайшие подробности жизни нашего ребёнка, что у меня сердце сводило – я хотел пережить все эти эмоции, прожить вместе с ними каждую прожитую ими без моего участия секунду! Я до сердечной боли жаждал того, что теперь являло собой несбыточную мечту: я желал с самого начала быть рядом с моим сыном и моей женщиной! Но у меня отобрали эту возможность. Просто выдрали из моей жизни самые важные моменты самой её сути – моменты моего отцовства! К концу рассказа Тессы о том, как сильно Берек желал себе отца, какое именно он желание загадал, в этом году задувая свечи на своём именинном торте, я едва сдерживался, чтобы не взвыть, словно раненный до самых костей зверь… Это бесчеловечно. То, что сделала Лурдес, то, чего она нас лишила – это преступление против человечности, против самой природы.
Этой ночью мы с Терезой впервые отчётливо осознали, что эта боль от выброшенных на ветер шести лет совместного счастья навсегда останется с нами. Этой ночью мы начали свой путь к смирению – к принятию этого страшного факта.
В итоге Тесса смогла заснуть только в четыре часа ночи, когда мы, казалось, полностью, до самого дна своих мыслей выговорились, после чего лишь держались за руки, словно спасшиеся утопающие. Пока она спала, я боролся с самим собой: я жаждал забыть весь этот кошмар, но уговаривал себя помнить каждую его секунду, помнить каждое его последствие, чтобы ценить то, что у меня осталось после пережитого. У меня же осталось очень много: Тереза с моим сыном. Целый мир в награду за искорёженные ложью тридцать два года жизни. Я даже не сомневался в том, что отныне мы будем очень счастливы. Потому как после великой боли всегда наступает великое облегчение. Очень сильно похоже на роды… Мы будто заново родились. Я чувствовал нас именно новорождёнными, новоприбывшими… Новыми.
Я предупредил Тессу о том, что из больницы она уедет со мной, она же предупредила об этом своих родственников, так что борьбу с прессой пришлось переживать только нам двоим. Тесса, как и хотела, поблагодарила на камеру следователя Пейтон Пайк и её команду за своё спасение, после чего журналисты чуть не разорвали её на пути к автомобилю. Я хотел увезти её к себе, но она этого не желала, мотивируя свой отказ тем, что в доме, в которой жила и умерла
Я заехал за Тессой ровно в семь часов вечера. Под вспышками фотокамер она с Береком на руках поспешно прошагала по подъездной дорожке от дома Грира до моего автомобиля и вместе с ребёнком села на заднее сиденье. Берек удивился, увидев меня, и после того, как поздоровался со мной удивлённым тоном, больше не произнёс ни слова. В итоге все десять минут поездки мы провели в молчании.
Въезд на территорию отеля осуществлялся через шлагбаум, и за нами, насколько я мог быть в этом уверен, никто не следил, так что мои надежды на тихое место начали постепенно оправдываться. Я снял самый дорогой и один из самых дальних домов в лесу, один из немногих, до которого можно было добраться на автомобиле. Дом был двухэтажный, с панорамными окнами, окруженный лесом и реагирующими на движение фонарями. Здесь было действительно хорошо, но чистый воздух отрезвлял слишком резко, отчего с каждой минутой я всё больше и больше переживал из-за мыслей о том, как именно парень воспримет информацию, согласно которой я предстану перед ним отцом. Он был уже достаточно взрослым, чтобы быть способным на ненависть… Я этого боялся. Также сильно, как ещё сутки назад боялся навсегда потерять Тессу.
После того, как встретившая нас у входа в дом работница отеля отдала нам ключи, проинформировав нас о времени заказанного мной на две недели вперёд трёхразового питания, должного каждый день поставляться к порогу нашего дома, Берек вопросительно посмотрел на Тессу, словно желая узнать, что здесь происходит, но она сделала вид, будто не заметила этого взгляда. Когда же мы вошли в прихожую дома и заперли за собой дверь, я, отставив свою сумку и сумку Терезы в сторону, решил, что слишком долго ждал, чтобы позволять себе тянуть ещё хотя бы чуть-чуть. Подойдя к мальчику впритык и сев напротив него на корточки, я начал процесс обретения сына:
– Берек, знаешь, кто я такой?
– Знаю, – уверенно кивнув головой, сдвинул брови мальчик. Я посмотрел на Терезу, держащую его за руку. Её внезапная бледность меня напрягла ещё сильнее. – Ты Байрон, – решив отвлечь мой взгляд с его матери на себя, бодро добавил мальчишка.
– Да, я Байрон Крайтон, – я протянул ему руку, и мальчик с силой начал жать её.