Венера на половинке раковины. Другой дневник Филеаса Фогга

22
18
20
22
24
26
28
30

– Не произносите этого слова.

– …другие… кхм… часы заработали и начали передавать сигналы. Топот слона и скрип хаудаха, я уж не говорю про наши стоны, все это могло заглушить его.

– Сейчас достаточно тихо.

– Только обезьяны кричат и галдят, да еще орут эти птицы. И парс сказал, что сегодня ночью мы можем услышать рев леопардов и тигров.

– В бунгало будет довольно тихо, – сказал Фогг. – Перед сном положите часы рядом с ухом.

– Ну разумеется! Я так и собирался сделать. А если сигнал поступит?

– Вы ответите на него.

– Да чтоб этой свинье пусто было!

– Вы ответите в нашем особом стиле, – продолжил Фогг. – Однако есть только один способ обеспечить передачу сигнала.

– Обеспечить передачу? – переспросил Паспарту. Он и прежде был бледен, но сейчас стал совсем белым, как демон из индийских легендах.

– Не нужно повторять за мной. Когда остальные уснут, вы настроите устройство на передачу.

Глаза Паспарту вылезли из орбит и стали похожими на блюдца.

– Но для чего? Нас ведь сразу унесет. …

– Я не договорил. Вы сделаете это очень быстро. Включите и выключите. Потом подождите. Если в течение десяти минут не будет никаких признаков, что еще одно устройство работает, повторите включение. Всего на полсекунды. И продолжайте так в течение двух часов. После этого в дело вступлю я.

– Какой у вас план? И что мы будем делать, если получим сигнал?

– Я обо всем позаботился, – сказал Фогг. – Если сигнал поступит, прежде чем эти два часа истекут, немедленно разбудите меня.

Паспарту не понравилось, что ему придется бодрствовать, несмотря на усталость. Но вскоре он понял, что не сможет уснуть в любом случае. Его мышцы были как натянутые веревки, которыми он весь день поднимал тяжелые камни; и ему казалось, что его кости все изогнуты, словно кто-то пытался скрутить их в штопор. А нервы напоминали струны арфы, вибрирующие от любого прикосновения, как будто на них играли чьи-то призрачные руки. Внезапный безумный смех птиц или крик какого-то большого животного в глубине чащи – возможно леопарда? – и далекий рев – возможно тигра? – заставляли его подскакивать, словно в этот момент он получал пинок от Фогга. Тихое шуршание и шелест тростниковой крыши тоже не помогали расслабиться. А дурное предчувствие, которое вселили в него неизвестные планы Фогга, постепенно разрасталось в нем, как тесто в духовке.

Паспарту слышал размеренное дыхание англичанина и не понимал, как тому удалось так крепко и быстро уснуть. Сэр Фрэнсис тихо стонал и ворочался каждые несколько минут, очевидно, что сон никак не шел к нему. Что, если бригадный генерал все еще будет бодрствовать, когда поступит сигнал?

Через какое-то время, не в силах больше лежать на месте, француз встал и покинул бунгало. На небе взошла луна, озарившая своим сиянием склон горы. Огромный силуэт слона и маленькое тело их проводника-махаута чернели в тени громадного дерева примерно в двадцати ярдах от него.

Громкий треск заставил Паспарту подскочить на несколько дюймов над землей. Сердце забилось быстрее. Возможно, сквозь кусты к ним тихо крались туги, державшие в руках удавки, чтобы задушить иноземцев и принести их в жертву богине Кали, не пролив при этом крови? Или же к ним приближался дикий слон, затаивший безмерную злобу в своем большом сердце? А может, на них собиралось напасть стадо диких буйволов либо свирепых диких свиней?